– Очень похоже! – Игорь провёл ладонью по лопухам вдоль дороги. Огромным, будто пальмовые листья. С крупной, в добрую верёвку шириной, прожилкой.

Задрав голову, охлопал стволы осинника.

– Должно быть, именно по этой дороге вывозили урановую руду, – констатировал он. – Пыль разлеталась, фонила. Вот результат.

Танечка нервно бросила грибы на землю. Принялась вытирать руки о лопухи.

– Поздно! – Игорь трагически насупился. – Рентген по триста успели схватить. Так что путь наш до ближайшего погоста, – протянул он заунывно.

Не выдержав вида вытянувшегося девичьего личика, подмигнул:

– Лет через пятьдесят – шестьдесят. На самом деле радиация за эти годы выветрилась.

Ловко уклонился от пинка. Что-то заметил в тенистой, недоступной солнцу чаще. Сбросив рюкзак, подполз к нерастаявшему сугробу. Выбрался с красными губами и ломтём снега в руках. Поднёс его с поклонцем Танечке. Та вскрикнула от восторга – в снегу пунцовела вмерзшая брусничная веточка. Танечка жадно схватила самую крупную ягоду. Увы! Ягода растеклась в её руках.

– Уже пытался! Не получится. – Игорь показал на собственные перепачканные руки. – Только губами.

Танечка склонилась. Потянула губами.

– Ой, какая сладость! Олежка, это ж сладость! – промурлыкала она и принялась «клевать» из рук счастливого Тимашева. Распрямилась с багровым ртом. Благодарно улыбнулась Игорю. – Умеешь удивить! По возвращении в экспедицию отметишь себе в дневнике благодарность.

– А прямо сейчас? – Расшалившийся Игорь подставил губы.

– Что ж. Заслужил дружеский поцелуй, – согласилась Танечка. К разочарованию Игоря, чмокнула его в лобик. Тут же потянула с земли рюкзак: – Тронулись дальше!..

– Он же весь горячка! Хорошо, если не под сорок, – шепнула она Бероеву.

Вышли на следующее нагорье. Вновь открылся Средний Сакукан. Бурлящий, разливающийся озерцами, множащийся ручейками, ухающий водопадами. А по ходу движения выглянула опора ЛЭП. Радостное ощущение простора поселилось в Олеге. И хоть дорога опять пошла в гору, а под ногами хлюпала жижа, ноги сами собой прибавили шагу.

– Олег! – окликнула Танечка. Отставший Тимашев ковылял, опираясь на альпеншток, как на клюку. Короткая вспышка энергии давно миновала.

– Привал! – объявил Бероев. Игорь опустился на тропу как был – с рюкзаком.

– Ну, как ты? – Танечка ощупала его лоб.

Игорь посмотрел воспалёнными глазами, поднял вверх большой палец. Надсадно закашлялся.

Танечка подошла к Олегу.

– А вдруг это пневмония? – прошептала она. – У нас же лекарств, считай, нет! Разве что бинт да йод.

Губки её испуганно задрожали.

– Пневмония не пневмония! Не гадаем! – с нарочитой грубостью оборвал Бероев, по правде, сам растерянный. – Как говорит твой Челягин, делай что должно – и будь что будет!

– Мой ли?! – зло протянула Танечка. Насупилась. – Надо до ночи дойти до лагеря.

– Если двигаться на Чару коротким путём, лагерь остаётся в стороне, – напомнил Олег.

– Только на лагерь! Что бы ни было, среди жилья шансов выжить всегда больше.

Готовая настаивать, исподлобья глянула на Бероева.

Спорить Олег не стал. Стянул с Игоря рюкзак, водрузил себе на левое плечо.

– Мне так даже удобней идти. Устойчивости добавляет, – пошутил он.

Танечка благодарно кивнула. Потрепала Игоря.

– Идти-то можешь, горе луковое?

– А то! Мы пскопские! – Игорь встрепенулся орлом. Вскочил. Зашёлся в кашле. И – будто сдулся. Опираясь на альпеншток, побрёл следом. То ли не заметив, то ли сделав вид, что не заметил исчезновения рюкзака. Танечка, страхуя, шла позади. Прокладывающий маршрут Бероев мог не оглядываться. О том, что никто не отстал, он знал по хриплому лаю за спиной.

К вечеру, поднявшись на очередной холм, Бероев увидел перед собой лагерную зону и за ней, в предгорье, – урановый рудник.

В спину ткнулись Танечка и Игорь. Она уж давно тянула его за руку, как мать обессилевшего ребёнка.

– Неужто дошли? – обрадовалась Танечка. Всмотрелась. – Кажется, дошли, – другим, упавшим голосом констатировала она.

Жилого духа внизу не было и в помине. По периметру, теряясь в тумане, тянулся высоченный, из кольев забор, обмотанный рядами колючей проволоки. Внутри территории над длинными ветхими бараками с просевшими и обвалившимися крышами высились вышки охраны со сгнившими лестницами. И, как мечталось Челягину, – с распахнутыми настежь металлическими воротами.

С проржавелой табличкой «Борский исправительно-трудовой лагерь».

И вышки, и бараки снаружи заросли сорняками. Густая растительность интенсивно пёрла вверх, грозя со временем вовсе поглотить следы человека. В бараках добралась уже до пустых окон.

Зато животные, похоже, вовсю обживали оставленную территорию. Земля была изрыта копытами и обильно унавожена помётом. На глазах у путешественников из ворот неспешно вышел изюбр, скосился на людей, постоял задумчиво и степенно удалился в сторону лесного массива.

– Надо же, совсем непуганый, – хихикнул Игорь. – Констатируем: жилое помещение переведено в разряд нежилых.

Фраза оказалась неподъёмно длинной для него. От усилия заново зашёлся в кашле.

Танечка нахмурилась.

– Жилые – нежилые. Выбирать не из чего. Хоть какая-то крыша над головой. Поторопимся, пока не стемнело.

Когда спустились вниз, оказалось, что чугунные створки вывернуты из пазов, будто их снесли тараном. В нос шибануло запахом гнили.

У забора застыл на вечной стоянке проржавелый ЗИС с прицепом. Со спущенными колёсами. Капот поднимать не пришлось. Его не было. Не было и мотора. Зато в прицепе проросла и колосилась карликовая берёзка.

Разместились в проходной. Из всех лагерных построек она