и думать, чтобы затащить эту неподъемную тушу внутрь – даже если привязать веревку и дернуть сообща, пока не примерзла ко льду, все равно в дверь не войдет. Поэтому я на ходу уже вытаскивал из ножен отточенный нож, в то время как высокий старик, прикрытый защитным козырьком рюкзака от возможной опасности, уже воткнул нож в брюхо и, с силой налегая на рукоять, делал быстрые движения, вспарывая толстую кожу.

Вот это поохотились…

- З-завалили мамонта-то… - прошелестел прислонившийся за моей спиной плечом к стене еще один престарелый охотник, стягивая с мокрой головы шапку.

- Завалили – улыбнулся я – Вы завалили. А я так… рядом постоял, немея от удивления. Ну вы даете, мужики…

- А что делать оставалось, когда он перед нами поднялся? – почти без эмоций спросил старик и я понимающе кивнул:

- Выбора он нам маловато оставил. Съесть или быть съеденным, верно?

- А?

- Да я так – хмыкнул я и, положив ему руку на дрожащее плечо, попросил – Как мясо разделаем – сегодня уже наружу вы не ногой, хорошо?

- Ноги трусятся…

- Вот и я о том же.

Вспышка адреналина на короткое время дает немалый прилив сил и выносливости, но за все хорошее в этой жизни надо платить и вскоре придет откат, что принесет с собой вялость и сонливость. И лучше эти последствия встретить в тепле и уюте, лежа в собственной кровати с полным желудком доброй еды…

Медведя мы разделали вместе – и я проделал большую часть работы, понимая, что нахожусь в лучшей форме. Ожесточенно работая топором, я с уже неплохим умением разделал тушу на здоровенные куски, поочередно зацепил каждую крюком с веревкой и общими усилиями мы втащили мясо в убежище. Невероятная по размеру добыча – тут никак не меньше четырехсот килограммов свежайшего мяса. Большая часть уйдет на заморозку, часть отправится в Замок, остальное с аппетитом будет съедено. А мелкие ошметки уйдут на удобрение – вместе с тем, что прямо сейчас кишит и подыхает у меня под подошвами сапог.

Снежные черви… их сползлась тьма. Крупные, оживленные, они жадно жрали окровавленный снег, не обращая на нас ни малейшего внимания. Мы убивали их десятками, а когда с разделкой и перетаскиванием туши было закончено, взялись за самодельные лопаты для снега и принялись сгребать все это месиво на старые драные шкуры, после чего оттащили и их тоже. Только затем тяжелая дверь с лязгом закрылась, отсекая опасность и мороз. Я остался снаружи, успев с улыбкой покачать головой удивленно смотрящих на меня стариков за порогом. Одна из старушек укоризненно вздохнула и, поправив край сползшего на лоб платка, развела руками – что мол с ним поделаешь. Тут уважаемая старушка была права – ничего не со мной не поделать. До прибытия луковианцев еще оставалось немало времени, и я решил его потратить с толком.

На этот раз я затеял не отсидку в удобном и теплом сугробе, а некогда привычное дело, ставшее для меня почему-то непривычным, нежеланным, в чем-то пугающим и уж точно некомфортным. Я решил наведаться в гости к Апостолу старым добрым способом – короткие лыжи, рюкзак с защитным козырьком, сменная рогатина под рукой, нож на поясе, ружье за спиной и маленькие нарты на привязи. Мне очень не хотелось этого делать – и именно поэтому я твердо решил, что обязательно пойду и дойду.

Убедившись, что все под рукой и легко достается, я взглянул на закрытое жадно дергающимися снежными червями место, где мы убили и разделали медведя, вспомнил еще раз его поразительные размеры и бодро двинулся в нужном направлении.

Мне не хотелось идти – вот в чем беда.

Себе в таком нельзя потакать. Да я мог спустить эту мелкую на вид проблему на тормозах. Мог отмахнуться, мог даже заставить себя забыть – это как вытащить и выбросить занозу из пальца. Вспышка горячей боли – и волна облегчения. Только в моем случае облегчение будет стыдливым, а я потеряю часть себя. Звучит немного пафосно, но я не думал об этом в таком ключе. Я просто заботился о том, чтобы ни один из наработанных мной тяжким трудом навыков не зачах и не исчез. Многие не понимают, но заработанный неустанным трудом навык в чем-то похож на… наверное на капризное комнатное растение. Например, на азалию или камелию – сам я мало что о них знаю, а вот бывшая уже подруга цветами увлекалась всерьез. От нее я и узнал, насколько трудно порой бывает вырастить красивое комнатное растение из уродливого ростка. Ты сажаешь этот росток в подходящий только ему грунт, следишь за влажность и температурой, суетишься, закрываешь прозрачным колпаком, в нужное время открываешь шторы, а затем закрываешь…

Вот и любой навык точно так же. За ним надо следить. Его надо пестовать. Если не тренировать его, то это то же самое, что перестать поливать комнатный фикус. Ну или азалию. Растение начнет чахнуть, а затем умрет… Навыки тоже умирают. Как только в моем распоряжении появился тяжелый безопасный вездеход, я начал лениться. Я все реже покидал удобное водительское кресло. Я перестал поливать свой фикус…

Но сейчас, взяв метафорическую лейку в руки, я, шаг за шагом двигаясь по поющему под лыжами снегу, я снова «поливал» свой навык долгих опасных переходов.

Шаг за шагом… шаг за шагом… тело работает как идеально настроенный и хорошо смазанный механизм. Нигде не трет, не сдавливает, не продувает. Мышцы не перенапряжены, иду ходко, но без лишней торопливости.

Охотник…

Я охотник…

Я один из тех северных охотников, что зимой уходят в тайгу за пушниной. Они часами бредут по заваленной снегом тайге, проверяют капканы и ловушки, достают закоченевших зверьков и бросают их в мешок, взводят смертельный механизм, тихо свистят верной собаке и идут дальше, совершая немалый круг перед тем как вернуться к застывшей за время отсутствия избушке, чтобы развести огонь в печурке, согреть руки и взяться за разделывание добычи, зная, что завтра их ждет очередной долгий выматывающий маршрут. Но их это не пугает и не угнетает. Они воспринимают это как должное – как опасную, но важную работу, что должна быть выполнена. Шаг за шагом, от капкана к капкану… в одиночестве… по насмешливой морозной тайге, что с равнодушием будет наблюдать за твоей гибелью в случае ошибки…

Шаг за шагом двигался и я. Шаг за шагом… и с каждым новом шагом во мне исчезала подлая тоска по