– На это уйдет несколько недель…

– Несколько месяцев, – перебивает спорщика Джибран. – А может, и несколько лет. Но, по крайней мере, мы погибнем в бою. Хватит прятаться по норам, как крысы.

Я вспоминаю предупреждение Маута и пророчество Кхури. «…от смерти спасения нет. Среди лепестков протянет она к сироте свою длань». Лепестки… Цветущие деревья… Мы не можем ждать месяцы и годы. В лучшем случае, у нас осталось всего несколько недель. Весна уже не за горами.

Первой меня замечает Лайя. Выступая из темноты, я вижу ее огромные изумленные глаза.

Собравшиеся у костра люди перешептываются, повторяя мое имя. Бану аль-Маут. Они имеют полное право накричать на меня. Возмущенно спросить, почему я их покинул. Но они молча расступаются, давая мне пройти. Однако смотрят на меня с недоверием. Более того – с вызовом.

– Злоба и ненависть разрушили его, – говорю я, обращаясь ко всем сразу. – Князь Тьмы похищает души ваших умерших не для того, чтобы дать силу своей армии. Он забирает их, чтобы погубить все живое на земле. И если мы надеемся на будущее – каким бы оно ни было, – мы должны его остановить. Иного выбора у нас нет.

Через два дня мы хороним Императрицу-регента. На закате тысячи людей выходят на улицы Антиума, чтобы усыпать мостовые, по которым пройдет траурный кортеж, лепестками зимних роз. Шесть воинов в серебряных масках несут гроб в мавзолей рода Аквилла, расположенный в северной части города. Там, под свинцовым зимним небом, главы патрицианских кланов, Отцы и Матери, мало знавшие Ливию, произносят трогательные прощальные речи.

По крайней мере, мне так рассказывают. Я не присутствую на похоронах. После смерти сестры я ни разу не покинула дворец. Я составляю план военных действий против Керис.

Спустя две недели после похорон я сижу в зале для совещаний в обществе советников Ливии и наблюдаю, как сошлась в споре группа вновь прибывших военачальников. Предмет спора – план захвата Силаса, Серры и Навиума, которые сейчас находятся в руках Керис.

– Мы должны выждать, – твердит старый генерал Понтилиус из Тиборума. Он расхаживает вокруг длинного стола, за которым расположились мы с Меттиасом, Квин Витуриус, Муса, Кассиус и еще шесть патрициев.

– Нет. Мы нанесем удар немедленно, – решительно возражает Квин. – Пока она пытается завоевать Свободные Земли. Когда Силас будет нашим, оттуда двинемся на юг.

– А что, если это ловушка? – наседает Понтилиус. – Может быть, под Силасом нас поджидает целая армия. Шпионы сообщают, что Керис бросила на Маринн почти сорок тысяч солдат. В резерве у нее имеется еще тридцать тысяч. А где находятся остальные пятьдесят тысяч, никто не знает.

– Они рассеяны в южных землях… – вмешивается Муса, и Понтилиус вздрагивает, как будто ему дали пощечину.

– А тебе откуда об этом знать, Книжник?

Раньше, услышав подобное грубое высказывание, Муса лишь рассмеялся бы обидчику в лицо. Сейчас он молча хмурится. Известия, которые Элейба принесла из Маринна, отрезвили его. Моя помощь была чисто символической. Двое Масок. Двести пехотинцев. Они еще не успели добраться до Маринна. «Твой отряд не прибудет вовремя, – волновался тогда Муса. – Мы должны отвлечь внимание Керис. Мы должны отвоевать Империю, тогда ей останется лишь одно – вернуться».

Он мог бы пойти с Элейбой. Он хотел уйти. Но остался, потому что его народ здесь.

– А вы знаете, где находился Муса из Адисы во время сражения за Антиум, Понтилиус? – вмешиваюсь я. – Рядом со мной. Он проливал кровь за Империю, границу которой впервые переступил несколько месяцев назад. Проливал свою кровь за Книжников. Скажите мне, генерал, а где были вы в ту самую ночь?

Понтилиус бледнеет.

– Вы защищаете этого чужестранца из-за его смазливого личика…

Он не договаривает, ощутив прикосновение стали к кадыку.

– Не совершай этой ошибки, старик, – хладнокровно говорю я. – Думаешь, я прощу тебе неуважение? Я перережу тебе глотку и глазом не моргну – любой из присутствующих может это подтвердить.

Сглотнув, Понтилиус пытается добавить в голос почтительные ноты и выдавливает:

– Он же Книжник…

Мой кулак врезается ему в челюсть, раздается нехороший треск, и оглушенный патриций шлепается на пол. Мне стыдно за него. Он моложе Квина и должен был хотя бы устоять на ногах.

– Ты… – брызгая слюной, шипит он. – Да как ты смеешь…

– Она могла бы вас убить, – замечает Отец Меттиас, который до этого момента не произнес ни слова. – Вам повезло.

– Не забывай, Понтилиус… – Квин выговаривает это имя с отвращением, – что Императрица-регент Ливия освободила рабов-Книжников. И советники поддержали это решение.

– Императрица-регент мертва. – Понтилиус отходит от меня подальше, так что нас разделяет стол. – А теперь эта… эта особа…

– «Император Инвиктус». Этот титул Кровавому Сорокопуту даровал наш народ, и, кроме того, она является Матерью клана Аквилла. Поэтому я предлагаю назначить ее регентом, – заявляет Квин.

Сегодня утром он предупредил меня о том, что рано или поздно выдвинет подобное предложение. Но я не ожидала, что это произойдет так скоро. А еще, когда он произносит слово «Император», мне становится не по себе.

– До тех пор, пока мы не разберемся с Керис, – продолжает старый воин. – За или против?

Вообще-то, Квин не ждет ответа, и собравшиеся единодушно голосуют «за».

– Но она не может быть одновременно Сорокопутом и регентом, – подает голос этот кретин Кассиус. Они с Понтилиусом не смотрят друг на друга, но мои источники утверждают, что они заодно. К сожалению, я нуждаюсь в их солдатах. – В нашей истории нет подобных прецедентов. Это незаконно.

– Незаконно, чтобы Комендант Блэклифа предавала собственный народ, оставляла столицу захватчикам-варварам и объявляла себя Императрицей, – говорю я. – И по какому закону узурпаторшу поддерживали сотни Отцов патрицианских кланов, включая вас – несмотря на ее кровавые преступления. По какому закону самозваная «императрица» убила регента, права которого были признаны, при содействии древнего сверхъестественного существа. – Я развожу руками. – Но это то, что мы имеем сейчас. Помогите нам или уходите, Отцы. Мне это безразлично. Я верну Империю своему племяннику с вашей поддержкой или без нее.

После совещания ко мне подходит Декс. Глаза у него ввалились и почернели вокруг. Мой старый друг выглядит так, словно не спал неделю – как и я. Но он не произносит ни слова сочувствия, не соболезнует мне. Он знает, что мне все это не нужно.

– Новая кормилица пришла, Сорокопут, – сообщает он, и я следую за ним в казарму Черной Гвардии, которую мы перенесли на территорию дворца. – Ее зовут Мариана Фаррар. Ее рекомендовала Коралия Фаррар, они двоюродные сестры.