полян,

Уходящих в росистую тишь,

Или из просторов вод полувидимых, соблазненных луной,

Ты несешь эту славу глаз очарованных?

У земли есть золотые просторы, горы тенистые,

Что накрыли в ночи капюшонами свои мечтающие фантомные головы,

И охраняемые в радости лесов монастырской

Скрытые берега, что тонут в блаженстве,

Пойманные непрерывным изгибом стремящихся рук

И рябью-страстью реки, вверх глядящей:

Среди холодного журчания их чистых объятий

Они потеряли на ложе дрожащего тростника свои души.

И все это — мистические присутствия,

В которых ощутимо бессмертное блаженство какого-то духа,

И землей рожденное сердце они отдали радости.

Там ты медлила, изумляясь ощущала глаза

Неизвестные или слушала голос, что жизнь заставил твою

Напрячься восторгом сквозь твою внимавшую душу?

Если моей мысли можно доверить этот мерцающий взгляд,

Она скажет, что ты пила не из земной чаши,

А, шагнув за лазурный занавес дня,

Ты была окружена магическим краем

В странах более светлых, чем глаза человека могут нести.

Атакованная голосами восторга толпящимися

И схваченная среди залитого солнцем очарования ветвей

В лесах феерических, ведомая вниз по склонам сверкающим

Гандхамадана, где Апсары скитаются,

Твои члены узнали забавы, которых не видел никто,

В приюте богов твои человеческие ноги блуждали,

Твоя смертная грудь трепетала в божественной речи

И твой дух отвечал Слову неведомому.

Какие ноги богов, какие флейты небес, в восторг приводящие,

Трепетали вокруг высокой мелодией, близко и издали

Доносясь сквозь мягкий пирующий воздух,

Что, все еще пораженная, слышишь ты? Они вскормили

Твое молчание неким странным плодом экстатическим,

И ты ступила на туманные лунные вершины блаженства.

Открой, о окрыленная светом, откуда ты прилетела,

Спеша, ярко красочная, сквозь зеленые чащи земли,

В теле, созвучном весенней птицы призыву.

Твоих рук розы пустые наполнены

Лишь их собственной красотою и трепетом

Воспоминания объятий, в тебе пылает

Небесный сосуд, твое сильное сердце, напоенное медом,

Наполнилось сладким и нектарным вином до краев.

Ты беседовала не с царями страдания.

Жизни опасная музыка еще в твоем ухе звенит,

Далеко звучащая, величественная, быстрая, песня Кентавра,

Или тихая, как вода, посреди холмов плещущая,

Или могучая, как великое песнопение ветров.

Лунно-светлая, ты живешь во внутреннем счастье.

Ты приходишь, как серебристый олень через заросли

Коралловых цветов и почек пылающих грез,

Или как ветра богиня бежишь сквозь листву,

Или странствуешь, о рубиноглазый и снежнокрылый голубь,

Пролетая над рощами своих чистых желаний

В твоей души неизраненной прелести.

Это — земли твоей образы,

Хотя и верная правда того, что в тебе спит.

Ибо дух твой таков, близкий богам,

Земное тело, глазу приятное,

И ты, сыновьям неба в радости родственная.

О ты, что пришла в этот великий и опасный мир,

Ныне лишь через великолепие грез тобой зримый,

Где любовь и красота с трудом могут жить в безопасности,

Ты сама — существо опасно великое,

Душа одинокая в золотом доме мысли,

Жила, огражденная безопасностью грез.

Если, на высотах счастья оставляя рок спящим,

Что, незримый, охотится на бессознательные жизни людей,

Твое жить могло сердце, в идеала золото запертое,

Каким высоким, каким счастливым может быть твое пробуждение!

Ибо на все времена рок может оставлен быть спящим!"

Он говорил, но из слов забирал свое знание.

Как облавно играет с ярким смехом молнии,

Но в своем сердце гром еще сдерживает,

Он позволил убежать лишь образам светлым.

Его речь, как мерцающая музыка, мысли его вуалировала;

Как ветер, светлый воздух лета тешащий,

Сострадательная к смертным, она им лишь говорила

О живой красоте и нынешнем блаженстве:

Остальное он спрятал в своем всезнающем разуме.

Тем, кто внимал его небесному голосу,

Кому жалость неба вуаль на грядущее страдание набрасывает,

Санкция Бессмертных казалась нескончаемой радостью.

Но Ашвапати ответил провидцу;

Его слушающий ум заметил недоговоренность скрытую,

Зловещую тень ощутил за словами,

Но спокойный, как тот, кто Судьбу постоянно встречает

Здесь, среди опасных очертаний жизни земли,

Он ответил, осторожной речью скрыв мысль:

"О бессмертный мудрец, который знает все вещи на свете,

Если б мог я читать своего собственного желания лучом

Сквозь резной щит символических образов,

Который ты перед своим разумом небесным поставил,

Я бы смог шаги юной богоподобной жизни увидеть,

На земле счастливо начавшейся, светлоглазой;

Между Непостижимым и Невидимым

Рожденную на границе двух чудо-миров,

Она бесконечности символами вспыхивает

И живет в великом свете внутренних солнц.

Ибо эта жизнь прочитала и взломала печати волшебные,

Она испила из Бессмертия родников радости,

Заглянула за драгоценные засовы небес,

В устремленную Тайну вступила,

Она смотрит за пределы земных обычных вещей,

Беседует с Силами, что строят миры,

Пока сквозь ворота сияющие, по мистическим улицам

Города лазурита и жемчуга

Гордые дела шагают вперед, ряды и марш богов.

Хотя в паузах наших человеческих жизней

Земля для человека хранит некие короткие и совершенные часы,

Когда непостоянная поступь Времени может казаться

Вечным моментом, что бессмертно живет,

Однако редко то касание мира смертного:

Душа и тело здесь рождаются тяжко,

В трудном и жестоком движении звезд,

Их жизнь может хранить райскую ноту,

Ее ритм повторять многоголосой мелодией,

Неутомимо пульсирующей сквозь восторженный воздух,

Пойманный в песне, что качает члены Апсары,

Когда она, мерцая, плывет, подобная облаку света,

Волна радости по луннокаменному полу небес.

Взгляни на этот образ, отлитый любовью и светом,

Станс пыла богов

Совершенно срифмованный, колоннада пульсации золота!

Ее тело, как сосуд, восторгом наполненный,

Оформленный в великолепие золотой бронзы,

Словно чтобы поймать правду земли о скрытом блаженстве.

Ее глаза — грезой сделанные зеркала освещенные,

Тонко задрапированные сонной каймою гагаты,

Хранящие отражение неба в своей глубине.

Каково ее тело, такова она и внутри.

Светлые утра небес великолепно повторены,

Как брызги огня на листе серебра,

В ее юном духе, еще не ведавшем слез.

Все прекрасные вещи кажутся вечными, новыми

Девственному удивлению в ее хрустальной душе.

Неизменная синева свою обширную мысль обнаруживает;

Чудесный месяц плывет сквозь небеса удивляющиеся;

Цветы земли поднимаются и смеются над смертью и временем;

Перемены прекрасные жизни волшебной

Спешат, как светлые дети, мимо часов улыбающихся.

Если бы эта радость жизни могла продолжаться и боль

Не могла свою бронзовую ноту в ее ритмичные дни добавить!

Взгляни на нее, певец, предвидящим взором,

Пусть твоя благословляющая песня расскажет, как это прекрасное дитя

Прольет нектар безгорестной жизни

Вокруг себя из своего ясного сердца любви,

Исцелит своим блаженством земли утомленную грудь

И бросит как счастливые сети удачу.

Как растет великое, золотое, щедрое дерево

У журчащих волн Алакананды цветя,

Где воды со влюбленной быстротою бегут,

Пузырясь и шипя в великолепии утра,

И обхватывают