неба пришло, но слишком велико, чтоб остаться.

Двенадцать быстрокрылых месяцев даны ей и ему;

Когда день этот вернется, должен умереть Сатьяван".

Молнией яркой неприкрытый приговор пал.

Но королева вскричала: "Напрасна тогда небесная милость!

Небо дразнит нас яркостью дара,

Ибо Смерть — виночерпий вина

Слишком краткой радости, оставленной смертным устам

Беззаботными богами для страстного мига.

Но я отвергаю насмешку и милость.

Взойдя в колесницу, вперед поезжай, о Савитри,

И еще раз посети заселенные земли.

Увы, в зеленом довольстве лесов

Твое сердце откликнулось зову обманчивому.

Выбери снова и оставь обреченную голову,

Смерть — садовник этого дерева-чуда;

Сладость любви спит в ее мраморной белой руке.

Двигаясь в медовой, но кончающейся линии,

За маленькую радость слишком горькая будет плата в конце.

Не настаивай на своем выборе, ибо смерть его сделала тщетным.

Твоя юность и блеск были рождены не затем, чтобы лежать

Пустою шкатулкою, выброшенной на беззаботную землю;

Выбор менее редкий более счастливую судьбу может призвать".

Но Савитри ответила из сильного сердца,

Спокоен был ее голос, лицо застыло как маска:

"Мое сердце избрало и не выберет вновь.

Я слово сказала, что никогда не сможет быть стерто,

Оно внесено в книгу записей Бога.

Правда, однажды сказанная, из земного стирается воздуха,

Забытая разумом, но звуки бессмертны

Навеки в памяти Времени.

Кости брошены рукою Судьбы

В вечном моменте богов.

Мое сердце запечатало Сатьявану данное слово:

Его подпись враждебная Судьба не может стереть,

Его печати ни Року, ни Времени, ни Смерти не снять.

Кто тех разлучит, кто внутри стал одним существом?

Хватка смерти наши тела может разрушить, не наши души;

Если смерть его заберет, я тоже знаю как умереть.

Пусть Судьба делает со мной, что она хочет иль может;

Я сильнее, чем смерть, более велика, чем судьба;

Моя любовь переживет мир, рок падет из меня

Бессильный против моей бессмертности.

Закон Судьбы может смениться, но не моего духа воля".

Непреклонная, она бросила речь словно бронзу,

Но в уме королевы, ее слова слушавшей,

Она бежала, как голос самого себя избравшего Рока,

На спасенье исключающего любую надежду.

Своему собственному отчаянию ответ мать дала;

Она закричала как та, что с тяжестью в сердце

Бьется среди рыданий надежд,

Чтобы из печальнейших струн пробудить ноту помощи:

"О дитя, в великолепии своей души,

Живущей на краю более великого мира,

Ослепленная сверхчеловеческими мыслями,

Ты сообщаешь вечность смертной надежде.

Здесь, на невежественной земле переменчивой,

Кто друг, кто возлюбленный?

Все проходит здесь, не остается прежним ничто.

Никто ни для кого на этой земле скоротечной.

Тот, кого ты любишь сейчас, пришел незнакомцем

И в далекое чужеземье уйдет:

Однажды на сцене жизни закончится его сиюминутная роль,

Которая на время была дана ему изнутри,

К другим сценам уйдет он и другим актерам,

К смеху и слезам среди новых лиц, незнакомых.

Тело, тобою любимое, будет отброшено

Среди грубого неизменного вещества миров

В равнодушную Природу могучую и станет

Сырой материей для радостей жизней других.

Но наши души на колесе Бога,

Вечно вращающемся, приходят и уходят,

Женятся и разлучаются в магическом круге

Безграничного танца Танцора великого.

Эмоции наши — лишь высокие и умирающие ноты

Его дикой музыки, принужденно сменяемые

Ищущего Сердца движениями страстными

В непостоянных звеньях часов.

Звать вниз далекую отвечающую песню небес,

Неуловимому блаженству кричать — вот все, на что мы отваживаемся;

Однажды поймав, мы теряем небесной музыки смысл;

Слишком близкий, ритмический крик убегает иль слабнет;

Все сладости здесь — в тупик ставящие символы.

Любовь умирает в нашей груди раньше возлюбленного:

В вазе хрупкой благоухают радости наши.

О, какое потом крушение на море Времени

Терпят паруса жизни, надутые ураганом желаний,

Когда лоцманом взято незрячее сердце!

О дитя, тогда ты провозгласишь и последуешь,

Идя против Закона, который есть вечная воля,

Монархии настроения Титана стремительного,

Для которого есть один лишь закон — собственная свирепая воля

В мире, где Правды нет, нет Света, нет Бога?

Только боги могут сказать то, о чем ты сейчас говорила.

Ты — человек, не думай как бог.

Ибо человеку под богом и над животным

Дан тихий резон в провожатые;

Он не управляется волей немыслящей,

Как действия птицы и зверя;

Он не движим Необходимостью голой,

Как бесчувственное движение вещей бессознательных.

Гиганта и Титана неистовый марш

Взбирается, чтобы узурпировать царство богов,

Или огибает демоническую обширность Ада;

В бездумной страсти сердец

Против вечного Закона они свои жизни бросают

И падают и крушатся собственной яростной массой:

Посередине путь для разумного человека проложен.

Выбирать свои шаги бдительным светом резона,

Выбирать себе путь среди многих путей,

Данных ему, ибо каждая его трудная цель

Вытесана из бесконечных возможностей.

Не давай своей цели следовать прекрасному облику.

Лишь когда ты поднялась над своим разумом,

И в тихой обширности живешь Одного,

Может любовь быть вечной в вечном Блаженстве

И любовь божественная человеческие узы сменить.

Здесь есть скрытый закон, строгая сила:

Он приказывает тебе свой неумирающий дух укрепить;

Он предлагает тебе суровые милости

Труда, мысли, соразмеренный степенный восторг,

Как ступени подъема к далеким, тайным Бога высотам.

Тогда наша жизнь становится спокойным паломничеством,

Каждый год — милей на небесном Пути,

Каждый рассвет раскрывается в Свет более обширный.

Твои действия — твои помощники, все события — знаки,

Пробуждение и сон — удобные случаи,

Данные тебе Силой бессмертной.

Так можешь чистый непобежденный дух ты поднимать,

Пока он не достигнет небес в широком вечернем спокойствии,

Бесстрастный и мягкий, как небо,

Он наполнится медленно безвременным миром".

Но с твердыми глазами Савитри ответила:

"Моя воля — это часть вечной Воли,

Моя судьба — это то, что может сделать моего духа сила,

Моя судьба — это то, что сила моего духа может нести,

Моя сила — не Титана, а Бога.

Я раскрыла свою реальность довольную

Не в теле своем, а в другом существе:

Я нашла любви глубокую, неизменную душу.

Как же тогда я могу желать одинокого блага

Или убить, стремясь к пустому белому миру[40],

Бесконечную надежду, что вперед мою душу заставила

Из ее сна и бесконечного одиночества выпрыгнуть?

Мой дух заметил славу, для которой пришел он,

Стук одного обширного сердца в огне вещей,

Моя вечность была его вечностью схвачена

И не утомляющейся от пучин сладких Времени

Всегда любить глубокой возможностью.

Это, это во-первых. Во-вторых, для этой радости и ее пульса

Богатства тысячи счастливых лет

Скудны. Ничто для меня горе и смерть,

Обычные жизни и счастливые дни.

И что