отвечающим членам;

Все стремится сделать единым все, что есть.

Слишком далеко от Божества Любовь ищет правду,

Жизнь слепа и инструменты обманывают,

И Силы здесь есть, что все испортить стараются.

Но зрение еще может прийти, еще радость доступна.

Редка чаща для нектара-вина любви подходящая,

Как редок сосуд, что может вместить рождение Бога;

Душа, ставшая готовой за тысячи лет, –

Это живая форма для верховного Спуска.

Они узнали друг друга, хотя и в столь станных формах.

Хотя неведомы зрению, хотя жизнь и ум

Изменились, чтобы вместить новый смысл,

Эти тела суммировали поток бессчетных рождений

И неизменным дух для духа остался.

Удивленные радостью, которой они ждали так долго,

Возлюбленные встретились на своих различных путях,

Путники в безграничных полях Времени,

Выведенные вместе из управляемых судьбой путешествий

В самоограниченном одиночестве их человеческого прошлого

К сладостной, восторженной грезе будущей радости

И к дару этих глаз неожиданному.

Обнаруживающим величием взгляда,

Толчком формы память духа разбужена в чувстве.

Туман был разорван, что лежал меж двух жизней;

Ее сердце сняло вуаль, а его найти ее повернулось;

Как в небе звезда звездой привлеченные,

Они удивлялись друг на друга и радовались

И родственную близость сплетали во взгляде безмолвном.

Миг прошел, что был лучом вечности,

Час настал, матрица нового Времени.

Конец второй песни

Песнь третья

Сатьяван и Савитри

Из мистерии прошлого безгласной,

В настоящем, неведающем позабытые узы,

Эти духи встретились на путях Времени.

Однако в сердце их тайные сознающие самости

Тотчас осознали друг друга, предупрежденные

Первым же звуком восхитительного голоса

И первым видением предопределенного лика.

Когда существо из своей глубин кричит существу

Из-за ширмы внешнего чувства

И найти слово, раскрывающее сердце, старается,

Страстную речь, нужду души обнаруживающую,

Но неведение разума вуалирует зрение внутреннее,

Лишь немногое пробивается сквозь наши земного творения границы,

Так ныне они встретились в тот важный час,

Так было полным узнавание в глубинах,

Воспоминание утерянное, единство утраченное.

И Сатьяван сказал первым Савитри:

"О ты, что пришла ко мне из безмолвия Времени,

Твой голос пробудил мое сердце к блаженству неведомому,

Бессмертная или смертная лишь в твоем облике,

Ибо больше, чем земля, говорит твоя мне душа

И больше, чем земля, меня окружает твой взгляд,

Как называешься ты среди детей человеческих?

Откуда пришла, как рассвет, ты, дни моего духа наполнив?

Ярче, чем лето, ярче цветов,

В одинокий край моей жизни,

О солнечный свет, золотой девою отлитый?

Я знаю, что могучие боги дружат с землей.

Среди великолепий дней и ночей

Я путешествовал долго со своей душой-пилигримом,

Движимый чудом знакомых вещей.

Земля от меня скрыть не может силы, что она прячет:

Даже двигаясь среди земных сцен

И земных вещей обычных поверхностей,

Мое зрение, не ослепленное ее формами, видело;

Божество выглядывало на меня из зрелищ знакомых.

Я свидетельствовал на девственных свадьбах зари

Позади пылавших занавесок небес

Или, соперничая в радости с шагами светлого утра,

Я гулял вдоль побережий полдня дремотных,

Или золотую пустыню света солнца пересекал,

Проходя по великим просторам блеска и пламени,

Или встречал луну, изумленно скользящую в небе

В неопределенной широте ночи,

Или звезды маршировали по их длинному сторожевому пути,

Целя их копья сквозь бесконечности,

День и ночь раскрывали мне скрытые формы;

От секретных берегов ко мне приходили фигуры

И счастливые лица выглядывали из луча и из пламени.

Я слышал странные голоса за волнами эфира,

Колдовские песни Кентавра волновали мой слух;

Я видел мельком Апсар, купавшихся в омутах,

И сквозь листву я смотрел на лесных нимф;

Ветры своих господ, чей шаг тяжел, мне показали,

Принцев Солнца я видел,

Пылающих в тысячеколонных домах света.

Поэтому сейчас мой ум мог пригрезить и мое сердце боится,

Что с некоего дивного ложа по ту сторону нашего воздуха

Встав в просторном утре богов,

Ты направляла коней своих из миров Громовержца.

Хотя небесам твоя красота, похоже, близка,

Гораздо больше обрадуются мои мысли, узнав,

Что сладость смертного меж твоих век улыбается,

Что сердце твое может биться под человеческим взглядом

И от взора твоя золотая грудь трепетать,

Отвечая смущенно земнорожденному голосу.

Если смертных дразнимую временем привязанность ты чувствовать можешь,

Простых вещей земным покоем довольствоваться,

Если твой взгляд на земной почве жить может довольно,

И эта небесная сумма восторга,

Твое золотое тело, возлежать утомленно,

Придавив своей грацией нашу землю, пока

Хрупкая сладость преходящего вкуса пищи земли

И игра винной струи тебя держат,

Спустись. Пусть твое путешествие кончится, сойди к нам.

Близко отца моего увитое плющом жилище отшельническое,

Скрытое высокой шеренгой этих немых королей,

Поют голоса хоров, облаченных в краски,

Чьи песни повторяют транскрибированную в нотах музыки

Страстную запись веток раскрашенную

И наполняют часы криком своим мелодичным.

Среди приветливого жужжания множества пчел,

Наполни лесов медовое царство;

Позволь провести тебя в изобилие жизни.

Неприкрашенна, проста жизнь лесного отшельника;

Но одета она земли драгоценностью.

Дикие ветры бегут, визитеры в верхушках качающихся,

День за днем спокойным, часовые небесного мира[37],

Возлежащие на пурпурной мантии неба,

Глядят вниз на богатую тайну и тишину,

И внутри поют свадебные воды ключей.

Вокруг огромные, шепчущие и разноликие

Высокие лесные боги взяли в их руки

Человеческий час, гостя их вековой пышности.

Утра, одетые в зелень и золото,

Гобелен света солнца и тени

Станут палатами отдыха, тебе подобающими".

Она помолчала, словно голос его все еще слушая,

Не желая очарование развеять, сказала затем медленно.

Раздумывая, она отвечала: "Я — Савитри,

Принцесса Мадры. Кто ты? Какое имя

Музыкальное людям тебя на земле называет?

Какой ствол королей, напоенный счастливым потоком,

Расцвел наконец на счастливом одном берегу?

Почему в непроходимых лесах ты живешь

Далеко от славных дел, которых требует юность,

В убежище отшельника и земли размышлении диком,

Где лишь со своей свидетельствующей самостью бродишь

В зеленом одиночестве безлюдном Природы,

Окруженный громадой молчания

И сплошным ропотом первозданных покоев?"

И Сатьяван ответил Савитри:

"В дни, когда его взгляд смотрел на жизнь еще ясный,

Дьюматшена, король Шалвы когда-то, правил

Землями, что от этих вершин,

Проводящих свои дни в изумрудном восторге

В доверительной беседе со скитальцами-ветрами,

Поворачивают, глядя назад на южное небо,

И спускаются по склонам холмов размышляющих.

Но бесстрастная Судьба шевельнула своей рукой накрывающей,

И живая ночь окружила пути человека могучего,

Светлые боги небес отозвали назад свой дар беззаботный,

Забрали из глаз опустевших свой радостный помогающий луч

И увели от него богиню изменчивую.

Изгнанник из империи внешнего света,

Утерянный для дружбы зрящих