Нат из камеры выбрался нехотя, был мрачен и явно раздражен. Бросив косой взгляд на Райдо, поинтересовался хмуро:

– Альва где?

– Дома.

Ответ мальчишке пришелся не по вкусу. Он нахмурился еще больше и сказал:

– Надо возвращаться.

Надо. И без него ясно, что возвращаться надо. Но за окном кипит снежное крошево, ветер воет дикой стаей.

– Не самая разумная идея. – Шериф задвинул ставни. – Сейчас еще ничего, но через часик-другой разгуляется, поверьте моему опыту.

– Значит, часик-другой у нас есть.

– Не останетесь?

Райдо ожидал, что человек этот примется уговаривать, тем более что и вправду было бы безумием уходить сейчас. Но шериф лишь плечами пожал, верно полагая, что Райдо сам разберется.

Разберется.

Вот только Нат…

– Я тут не останусь, – буркнул тот, поднимая лохматый воротник куртки. – Меня здесь не любят.

– Полагаю, меня тоже.

Кивнул важно и, потянув носом ледяной воздух, предложил:

– Если сами пойдем, то быстрее выйдет…

Его правда, вот только хватит ли у Ната сил? А сам Райдо? Оборачиваться нельзя, разве что крайний случай. Можно ли считать грядущую бурю крайним случаем?

– Остались бы, – все же предложил шериф. – Моя хозяйка гостям всегда рада, а утречком завтра уже пойдете, по свежему-то снегу… или послезавтра…

– Послезавтра?

– Ну… этак закрутило, что, может статься, не на один день. В прошлом-то году целую неделю мело-завывало… а старики говорят, что порой случалось и на две…

Неделя? Ийлэ неделю не протянет. Она и нескольких дней не протянет, потому что башня, в которой ее Райдо оставил, для жилья не предназначена. В ней холодно, сыро и темно. И коза осталась в доме…

– Надо идти.

– За нее боишься?

– Опасаюсь…

В этакую бурю только безумец в лес сунется. Но тот, кто убил Дайну, вряд ли был в полной мере разумным.

Альфред, у которого вдруг появились дела.

Охотники, знающие здешний лес, каждую растреклятую сосну в нем, и буря им не помеха, скорее уж прикрытие.

– Нат…

– Да понял я, – буркнул тот.

– Не хами.

– Я не хамлю. Я переживаю. И еще он лошадь отнял! – Нат ткнул пальцем в шерифа.

Лошадей Райдо забрал. Беспокоились. Всхрапывали, приседали под ударами ветра, который, точно играясь, норовил швырнуть в лицо ледяной крупы.

Город прятался. Поднимались щиты ставен. Запирались двери. Таяли в снежной круговерти дымы…

– Держись за мной. – Райдо пришпорил жеребца. – Не отставай.

Если поспешить… За городом гремела снежная гроза. По низкому темному небу змеились молнии.

– Вперед.

Ветер сорвал слово, смел его, смешал с колючей крупой.

Вперед.

Галопом по дороге, которая почти исчезла между снежных стен. Они растут, грозя сомкнуться, и небо падает, медленно, но явно.

Вперед.

По полю, и храпящий жеребец задыхается, тонет в снегу. Он скачет, проламывая наст копытами, хрипит, глотает не то снег, не то лед, но выбирается для следующего прыжка.

Нат рядом. Он близко, но не настолько, чтобы разглядеть его…

Прыжок. И снова. Конь почти ложится, и плеть дерет обледеневшую шкуру. Кровь сыплется на снег, замерзая на лету. Воздух ледяной, плотный, обжигающий. Но лес уже близок, он выныривает из черноты ломаной линией, валом, сквозь который тоже продраться надо бы. В какой-то миг буря стихает, дает передышку.

Она тоже охотится.

Райдо еще не доводилось быть добычей, и он почти готов уже сдаться, признать поражение, как готов был сдохнуть, но… конь Ната падает, и кажется, уже не встанет, он бьется в снегу, пока Нат не успокаивает его.

…ножом по горлу…

…разумно, лошадь обречена, но…

Запах крови пугает бурю, и та откатывается, смотрит глазами низких звезд. Красная лужа растекается по белому снегу, невыносимо яркая, ароматная; и Нат, не выдержав, приникает к горлу. Он пьет жадно, и рот Райдо наполняется слюной. Кровь – это еда. Сила. Сила понадобится вся до капли, потому что в человеческом обличье им не дойти. И Райдо спешивается. Ему жаль жеребца, который точно не виноват ни в человеческих играх, ни в слабости хозяина, не способного уберечь.

– Прости, – шепчет Райдо на ухо.

Клинок вспарывает темную шкуру с легкостью, и Райдо глотает горячий поток губами. Крови хватит, чтобы согреться ненадолго, но буря не отпустит их так легко.

И кажется, крайний случай наступил.

Живое железо отзывается легко, и мир знакомо лишается красок. Запахов тоже почти нет, кроме, пожалуй, запаха снега. Дерева. Крови. Ее Райдо лакает, слизывает стремительно стынущую вместе со снегом, с колючими льдинками, пьет, не способный утолить жажду.

Вой Ната перебивает рев ветра. Правильно. Надо идти, вот только дорога скрыта под снегом.

Найдет. Он ищет. В лесу ветра почти нет, он где-то там, по-над кронами деревьев, качает, гнет и крутит, пробует на крепость. И вековые сосны трещат, ломаясь как спички.

Вперед.

Уже недолго осталось. Усадьба рядом, Райдо знает, но круглая луна выглядывает сквозь тучи, желая взглянуть на безумцев, которым вздумалось бурю обыграть. Она умеет охотиться, она не отпустит.

Кружит…

…и Райдо вместе с ней по лесу.

Он останавливается, понимая, что все-таки заблудился, и в отчаянии садится в сугроб, задирает голову к низкой кривой луне. Воет. И голос его вплетается в полотнище бури.

Нат, кажется, рядом… не важно, сознание человека отступает перед звериной сутью. И уже не буря поет, но струны материнских жил.

Холод обжигает. Холод ли?

Жар невыносимый, исконный. Снежное покрывало расползается рваными ранами, чернеет, плавится земля.

Главное – не обрывать песни. Именно песни.

Райдо помнит…

…стаю.

…пепел под лапами, сизый, почти как снег, и мягкий. Каждый шаг поднимает облако его, и запах гари щекочет ноздри.

…голод.

…он голоден давно и слабеет, есть другие, которые еще слабей. Они точно не дойдут, так стоит ли тратить силы на то, чтобы сберечь их? Без них стая будет сильней… его, Райдо, стая…

…Райдо?

Откуда это имя… имя ли? Просто звук, у зверей не бывает имен и памяти, которая вдруг очнулась в крови…

…кровь вот нужна. Много крови…

…мир сгорает, мир желает смерти, но агония его длится, и длится, и продлится целую вечность, пока сила луны не иссякнет.