– Ты без меня умрешь. – Она вцепилась в ступеньку, пусть и понимала, что надо встать.

Спуститься. Не вечность же ей сидеть здесь… и лестница выдержит. Если выдержала подъем, то и спуск тоже… и надо решиться. Свеча и вправду почти погасла.

– Умру, – согласился Райдо. – И я не хочу умирать. А ты?

Ийлэ покачала головой. Она тоже не хочет. Она спустится. Скоро.

– Малышка плачет. С ней Нат, но Нат и сам… ему не очень хорошо. Ему вообще нельзя было оборачиваться, но по-другому никак… шел за мной, а меня повело на луну.

Рука его близко.

И тяжело, наверное, держать ее вот так, вытянутой. Рука не дрожит. Выглядит такой обманчиво надежной, но Ийлэ не готова поверить.

– И дому без тебя плохо… пойдем.

Пойдет. И она почти решилась уже, почти коснулась его, но порыв ветра ударил по башне, и та застонала. А если обвалится? Старая уже. Древняя даже, ей ведь не много надо. Ийлэ живо представила, как по каменной стене ползет трещина, вначале медленно, но с каждой секундой быстрее… И камни падают внутрь. Камни тяжелые. Они проламывают и гнилые перекрытия, и ступеньки эти, и саму Ийлэ…

Надо бежать.

Прочь.

Скорее! Но как, если Ийлэ и пошевелиться не в состоянии? Только и может, что глотать слюну, которой вдруг стало много. Со страху мутит…

– Девочка моя, послушай меня, пожалуйста. – Райдо подобрался. – Меня, и только меня… ты мне не веришь, но без тебя я и вправду погибну, а поэтому буду тебя беречь. Логично?

Ийлэ кивнула.

– Я не причиню тебе вреда…

– Уходи.

– Только если с тобой.

Он сделал шаг. И будь Ийлэ смелей, она бы отступила, но чернота лестницы пугала ее не меньше, чем Райдо.

– Мы вместе уйдем отсюда, ты и я… домой… я тебя донесу, хочешь?

– Уходи.

– Ты устала. Я знаю. Зимой альвы спят, а ты спишь мало. И еще ненависть сожгла, так?

Ийлэ кивнула, пожаловалась:

– Теперь пусто.

– Бывает. Пустота – это не страшно. Мы заполним ее, обещаю. Только пойдем. – Он взял ее за руку, осторожно, но крепко.

Пальцы Райдо были ледяными.

Замерз, наверное. Ему нельзя замерзать. И болеть тоже, потому что болезнь ослабляет.

– Вставай, Ийлэ…

Она поднялась. И сделала шажок, сердце екнуло, когда нога, казалось, скользнула в пустоту. А вдруг и нет следующей ступени? Есть. И выдержала.

– Вот так, моя ты девочка… и еще шаг… и следующий… тут уже близко. Ты, главное, ветер не слушай, ничего хорошего он не расскажет, а вот я… знаешь, в следующий раз мы в город вместе поедем. Я коляску заложу… тут же есть коляски?

Ступенька за ступенькой.

Коляски? Наверное, есть. Раньше были. На конюшне смотреть надо…

– Я сильная.

– Конечно, сильная, только очень устала прятаться… страх, он пройдет… потом, позже… веришь?

Нет. Но если слушать его, то спускаться легче.

А лестница выглядит бесконечной.

– Вот так… умница ты моя…

…и последняя ступенька все же хрустнула, переламываясь, но упасть Ийлэ не позволили.

– Все хорошо. Мы уже почти дома… видишь?

Он держал ее, прижимая к груди, крепко, так, что еще немного – и больно будет, но Ийлэ не вырывалась. Ей вдруг стало невероятно спокойно, словно бы этот пес самим своим появлением прогнал все ее страхи.

– Все хорошо, – шепотом повторил Райдо на ухо. – Все уже хорошо…

Ийлэ закусила губу: нельзя плакать. Не сейчас, когда действительно все хорошо. Почти.

– Ну что? – Он все-таки отпустил. – До дома дойдешь? А то мне бы одеться. И замерз, как скотина…

…дошли.

И Нат, набросив на плечи меховое одеяло, нес малышку, которая успокоилась. Ийлэ шла сама. Почти сама. Она вцепилась в руку пса, и, наверное, ему было больно, но разжать пальцы было выше ее сил. Судорога свела. Конечно, судорога. Саму дорогу, недолгую, в два десятка шагов, Ийлэ запомнила плохо. Она вдруг очнулась на пороге перед дверью, и то лишь потому, что Райдо бросил:

– Чтоб тебя…

Он выругался, а Ийлэ не сразу сообразила, что злится не на нее.

…с двери, надежно запертой на засов, на Ийлэ скалилась собачья голова.

– Не смотри! – Райдо попытался развернуть ее.

Облепленная снегом. И некрасивая. Ненастоящая какая-то. Но от головы пахло кровью, правда, запах этот был слабым, но отчетливым.

– Не смотри, девочка моя… это не тебе… это мне угрожают… и пускай, я не боюсь, – он коснулся холодными губами макушки Ийлэ, – теперь я точно ничего не боюсь.

И дверь толкнул.

– А… – Ийлэ вдруг показалось донельзя несправедливым, что эта голова останется снаружи. Буря ведь. И холод. И снег. И собака не виновата…

…за что с ней так?

– Я потом сниму, – пообещал Райдо. – Ладно?

Ийлэ согласилась.

Альву Райдо уложил в постель.

Она не сопротивлялась. Она вообще изменилась за эти несколько часов; и перемены, говоря по правде, пугали Райдо.

Притихшая. Послушная. Неживая. Она позволила раздеть себя. И легла на бок, отвернувшись к стене. Обняла малышку, которая и сама лежала тихо, чувствовала, верно, настроение. Ийлэ лежала так, с открытыми глазами, уставившись на стену; а стена эта была холодной, потому как весь этот треклятый дом выстыл…

– Я накормлю малышку…

Кивок.

– Переодену, если надо…

Снова кивок.

– Но имя мне не нравится.

Молчание.

– Броннуин… пусть будет Броннуин, а если тебе сильно надо, то Нани – это сокращенное. Так, конечно, не принято сокращать…

– Хорошо.

– Ийлэ…

Не шелохнулась даже.

– Есть хочешь? Там мясо еще осталось. И я могу бульона сварить…

– Нет… я… не хочу…

– Это пока не хочешь, а потом проголодаешься…

Райдо теряется. Он и раньше не особо представлял, как с ней ладить, а теперь вот… он отступает к двери, и, когда пальцы нашаривают ручку, раздается тихое:

– Не уходи… пожалуйста.

– Тебе страшно?

Она села в постели, вцепилась в одеяло. Темное лицо и темные глаза, которые влажно поблескивают в темноте. Ей бы поплакать, глядишь, и легче стало бы, так нет же, не заплачет, и сейчас вон губы кусает, едва-едва сдерживаясь.

– Я свечи оставлю. Хочешь?

Хочет. И еще хочет, чтобы сам Райдо остался. Он и не против, но надо же глянуть, что там с Натом, и самому Райдо одеться не помешает. Замерзнуть насмерть ему уже не грозит, но с голой задницей по дому бегать тоже не особо весело. Зима все-таки. Сквозняки.