— Гвидо полетит нынче? — спросил Перс.

— Пока ничего не говорил. Видать, обдумывает.

— Скоро станет совсем светло, — предупреждающе проговорил Перс.

Он посмотрел в сторону ближайшего хребта и увидел порозовевшие скалы, окутанные тайной, вздымающиеся к слабо отсвечивающим звездам. Персу Хаулэнду было двадцать два. Высокого роста, с тощими бедрами, он стоял сейчас, не прилагая к тому никаких усилий, как стоят горы, на которые он смотрел, словно был создан прямо здесь, уже в джинсах, в тесной клетчатой рубахе с манжетами, застегивающимися на три пуговицы, в бежевой широкополой шляпе, сдвинутой на светлый затылок, с большими кистями рук, заткнутыми за пояс так, чтобы пальцы касались чеканной пряжки ремня с его фамилией, выбитой под фигурой вставшей на дыбы лошади. Это был его первый в жизни приз, выигранный на состязаниях по укрощению необъезженных лошадей, и ему нравилось касаться его, когда он стоял в ожидании, а он любил ждать.

Перс знал Гая Лэнглэнда всего пять недель, Гвидо — три дня. С Гаем он познакомился в одном баре в Боуи, и Гай спросил его, откуда он родом и чем занимается, и он рассказал ему свою историю, обычную для любого любителя родео. Сюда он приехал из Невады, как делал уже много раз с тех пор, как ему стукнуло шестнадцать, чтоб поучаствовать в местных родео и заработать деньжат, укрощая норовистых необъезженных лошадей, но нынешняя его поездка отличалась от предыдущих, потому что сейчас у него не было никакого желания возвращаться обратно домой.

У них сразу сложились добрые, приятельские отношения, и в тот вечер Гай взял его с собой в дом Рослин, чтоб он там переночевал, а когда Перс утром проснулся, то ужасно удивился, обнаружив, что образованная женщина с Восточного побережья может оказаться столь обычной в обращении, с таким чувством юмора и так интересоваться его мнением по самым разным вопросам. Так он и болтался некоторое время с Гаем и Рослин, и ему с ними было вполне комфортно; по большей части с Гаем, потому что Гай никогда не заикался о том, что ему следует начинать как-то налаживать свою жизнь. Это от Гая он заразился таким настроением — считать, что это совершенно нормально — просто плыть по течению, день за днем, неделю за неделей. Перс Хаулэнд никогда никому особо не доверял, но доверять Гаю не было никакой необходимости, потому что Гай ничего от него не требовал и не пытался им командовать. Ему был просто нужен напарник, чтоб отправиться на охоту за мустангами, а Перс никогда не занимался ничем подобным и очень хотел увидеть, как это делается. И вот он оказался здесь, в шестидесяти милях от ближайшего города, поднявшись в воздух на высоту семи тысяч футов, и в течение двух дней ждал, когда стихнет ветер, чтобы летчик мог поднять самолет и лететь в горы, где пасутся дикие лошади.

Перс посмотрел в сторону пустыни, которая уже начала демонстрировать молчаливый горизонт.

— Готов спорить, что Луна выглядит точно так же, если кто-то сумеет туда добраться, — заметил он.

Гай Лэнглэнд не ответил. Он уже чувствовал: дикие лошади где-то недалеко, щиплют траву, бродят в окрестных горах — и хотел поскорее попасть туда. Ткнув пальцем в сторону Гвидо Раканелли, он сказал:

— Тряхни-ка его, Перс. Солнце вот-вот взойдет.

Перс направился к Гвидо, но тот зашевелился еще до того, как Перс к нему подошел.

— Становится светло, Гвидо, — сказал Перс.

Гвидо Раканелли повернулся на могучей заднице и сел, вывесив живот поверх пояса, и стал изучать светлеющее вдали небо, словно оно несло ему какое-то личное сообщение. Его лицо осветилось розовым. Кожа вокруг его глаз была светлой, там, где ее закрывали летные очки, а все остальное, сожженное ветром, было коричневым. Его немногословность, постоянное безмолвие было более глубоким, чем безмолвие остальных, потому что щеки у него были такие пухлые, что напоминали половинки арбуза, как у бабуина, и выдавались возле рта далеко вперед. Тем не менее щеки были твердые, такие же твердые, как его необъятный живот. Сейчас он выглядел хищной птицей из диких джунглей, особенно когда поворачивал голову, рассматривая небо вдали, очень серьезная птица с коричневым лицом и белыми глазами. Голова у него была совершенно лысая. Он снял армейскую кепочку цвета хаки и поскреб пальцами макушку.

Гай Лэнглэнд поднялся и подошел к нему, протягивая тарелку с яичницей и толстыми ломтями бекона.

— Ветер стих, Гвидо, — сказал он, останавливаясь и глядя на пилота сверху вниз.

— Не имеет особого значения, какой он тут, внизу. — Гвидо ткнул большим пальцем вверх, в небо. — Главное то, что делается там.

— Нету там никаких признаков ветра, — сказал Гай. В его глазах таилась насмешка. Он не хотел, чтобы кто-то решил, что ему хочется спорить. — И яиц у нас больше не осталось, Гвидо, — сообщил он.

Гвидо начал есть.

А в небе между тем разгоралась настоящая заря, и оно напоминало сейчас мокрую бумагу, внезапно охваченную огнем. Перс и Гай уселись на землю лицом к Гвидо, и все принялись за яичницу.

Покров темноты быстро сполз с красного грузовика, стоявшего в нескольких ярдах от них. Позади него показался маленький самолет. Гвидо Раканелли ел яичницу и пил кофе, Гай Лэнглэнд наблюдал за ним со слабой улыбкой, не произнося ни слова. Перс смотрел в светлеющее небо, беспрерывно моргая и не обращая особенного внимания на остальных. Он уже покончил с кофе и сунул в рот кусок жевательного табака, тут же начав его сосать.

Небо стало розовым, как днем.

Гай Лэнглэнд провел в песке черту между своими ногами и спросил:

— Так полетим сегодня, Гвидо? — И посмотрел Гвидо прямо в глаза, все еще улыбаясь.

Гвидо с минуту раздумывал. Он был старше двоих других, ему было под пятьдесят. Акцент у него был почему-то как у уроженца Восточного побережья, с резкими и четкими «р». Иной раз он даже казался хорошо образованным. Он повернулся и уставился на маленький приземистый самолет.

— Я вот то и дело начинаю задумываться, на кой черт нам все это нужно, — сказал он.

— Что конкретно? — спросил Гай.

Перс смотрел на Гвидо, ожидая продолжения.

Гвидо почувствовал обращенное на него внимание и продолжил легко и с явным удовольствием:

— У меня там клапан барахлит. Я точно знаю, Гай.

— Да он уже давно барахлит, Гвидо, — проговорил Гай сочувственно.

— Да, я знаю, — ответил Гвидо. Они не спорили, а только искали выход из положения. — И нам едва ли удастся заработать на этом по двадцать долларов на брата — там осталось всего четыре или пять лошадей.

— Мы это и раньше знали, Гвидо, — заметил Гай. Они всегда симпатизировали друг другу.

— Там можно и шею себе свернуть — и за двадцать долларов.

— Черт, ты ж отлично знаешь эти горы! — возразил Гай.

— Ветер нельзя разглядеть, Гай, — сказал летчик.

Теперь Гай понял: Гвидо готов лететь. Понял он и то, что Гвидо просто хочется четко представить себе все ожидающие их опасности, чтоб их было хорошо видно и их можно было пересчитать; после чего он полетит, невзирая на них.