— У меня в доме?

— Нет. Тут. Сорока двух, будь они прокляты, лет. С дочерью,которая крадет единственного мужчину, по-настоящему меня любившего. — А потомона сказала, а глаза у нее были ледяными, как зимняя луна. — Но, может, все неполучится тютю блядски утю, как она рассчитывает.

Позднее мне пришлось вспомнить про это — про тютю блядскиутю, имею я в виду.

Кендра пришла в тот же вечер в девять. И первые полчаса язанимался с ней любовью, а вторые пытался решить, рассказать ей про то, что еемать приходила ко мне, или нет.

Позднее, перед топящимся камином с замечательным старым"черным" фильмом "Шансы против наступления завтра", мы вовторой раз занялись любовью, и вот тогда, лежа в милой прохладе ее рук, когданаши запахи и выделения слились воедино, я сказал:

— Сегодня сюда приходила Эми.

Она напряглась. Вся.

— Зачем?

— Это непросто объяснить.

— Стерва! Я так и знала.

— Что она придет сюда?

— Что придет и повиснет на тебе. Что и было, так?

— Так.

— Но ты не…

Мне ни разу не приходилось лгать ей прежде, и это оказалосьгораздо труднее, чем я предполагал.

— Иногда все вырывается из-под контроля…

— Блядство!

— Я хочу сказать, без всякого намерения, случается…

— Блядство, — повторила она. — Ты ее трахнул, так?

— Из самых лучших побуждений, ты…

— Перестань вякать. Просто скажи это. Скажи, что ты еетрахнул.

— Я ее трахнул.

— Как ты мог?

— Я не хотел.

— Конечно.

— И я смог только раз. Второго не было.

— Как благородно.

— И я сразу же об этом пожалел.

— Эми говорила мне, что ты, когда выглядел урод уродом, былодним из самых прелестных людей, каких она когда-либо знала.

Она встала, воплощение красоты, бесстыдно нагая, инаправилась в спальню.

— Лучше бы ты оставил свое лицо безобразным, Роджер. Тогдабы твоя душа осталась прекрасной.

Несколько секунд я пролежал, раздумывая над ее словами, апотом ринулся в спальню.

Она одевалась с бешеной торопливостью. Но еще не успелазастегнуть бюстгальтер. Только одна грудь скрылась в чашечке. Вторая выгляделаодинокой и необыкновенно милой. Мне нестерпимо захотелось расцеловать ее ипотетешить, как младенца.

Но тут я вспомнил, зачем оказался здесь.

— Полная чушь, и ты это знаешь.

— Что — чушь? — сказала она, убирая в чашечку вторую грудь.На ней уже были колготки, но юбку она еще не надела.

— Да все это дерьмо, будто мне следовало оставить свое лицобезобразным, чтобы моя душа осталась прекрасной. Не подвергнись я пластическойхирургии, ни ты, ни твоя мать даже не поглядели бы на меня.

— Неправда!

Я улыбнулся.

— Черт! Не отрицай, Кендра. Ты красавица. И не стала бысвязываться с уродом.

— Послушать тебя, так я полная пустышка.

— Кендра, это же глупо. Спать с Эми мне не следовало, и ясожалею.

— Меня удивляет только одно: как это она еще мне ничего несказала. Наверное, выжидает момента поэффектнее. И в ее версии, не сомневаюсь,ты бросишь ее на кровать и изнасилуешь. Вот что сказал ей мой отец в тот вечер,когда она застукала нас вместе. Что это я хотела…

— Господи! Так ты…

— Не до конца. Очередной вечер в клубе мы с Рэнди перебралии каким-то образом кончили борьбой в кровати, а тут входит она и… Ну, возможно,я изо всех сил постаралась создать у нее впечатление, будто мы как разприступили, когда она вошла, и…

— Да, чудесные в вашей семье отношения!

— Все это гнусно, и, поверь, я понимаю.

Я стоял в спальне, полной теней, освещенной только месяцемнад косматыми соснами, и на меня навалилась усталость.

— Кендра…

— Не могли бы мы просто полежать рядом? — В ее голосе тожезвучала усталость.

— Ну конечно.

— Без чего-либо, хочу я сказать.

— Я знаю, что ты хочешь сказать. И, по-моему, это чудеснаямысль.

Мы тихо пролежали, наверное, шесть-семь минут, прежде чемзанялись любовью — и еще никогда мы такие неистовствовали. Она набросилась наменя, даря наслаждение и боль в равной мере. Это было очищение, в котором яотчаянно нуждался.

— Она всегда была такой.

— Твоя мать?

— Угу.

— Соперницей?

— Угу. Даже когда я была маленькой, если, кто-нибудь хвалилменя, она злилась и говорила: "Ну, девочкам ничего не стоит выглядетькрасивыми. Другое дело сохранять красоту, когда становишься старше".

— И твой отец ничего не замечал?

Она горько усмехнулась.

— Мой отец? Ты шутишь? Он обычно заявлялся домой поздновечером, окончательно напивался, а потом забирался ко мне в постель и щупалменя.

— Господи!

Горький вздох.

— Мне наплевать. Теперь. Да пошли они на…! Через шестьмесяцев я получу свое наследство — от деда по отцу, — а тогда перееду, и пустьони играют в свои дурацкие блядские игры.

— Сейчас подходящий момент, чтобы сказать, что я тебя люблю?

— А знаешь, что самое сумасшедшее во всем этом, Роджер?

— Так что?

— Я тоже тебя люблю. В первый раз в жизни я кого-то люблюпо-настоящему.

В ночь на 20 января, полтора месяца спустя, я лег рано сновым романом Сью Графтон в руках. Кендра отзвонилась из-за насморка. Ядостаточно ипохондрик и не огорчился, что мы не увиделись, как условились.

Звонок раздался перед двумя часами ночи, когда я крепко спал— и именно тогда, когда проснуться особенно трудно.

Но я все-таки встал и долго слушал стенания Эми. Мнепотребовалось много времени, прежде чем я понял, чем, собственно, вызваны еерыдания.