Разумеется, Руде Хунд об этом понятия не имел. Холодея от ужаса, он увидел, как страж башни готовится рыгнуть огнем — или уронить на людей свою тяжеленную башку, результат будет тот же. Совершенно неясно, почему тварь устойчива к отрицанию, но выяснять причины некогда. Северянин ляпнул первое пришедшее на ум заклинание, и в морду дракону полетел огромный камень.

Валун врезался бестии в глаз — к счастью для мышонка, в левый. Дракон взревел от возмущения. В глубинах туши очнулся человек по имени Дрейк.

— Вниз! — завопил Хунд.

Монахи послушались. Они посыпались вниз по стенам, нещадно ломая побеги плетунца.

Дрейк сделал то, на что было неспособно тело без разума. Он удивился.

«Если это друзья, то почему они так себя ведут? — подумал Дрейк. — А если это враги, то где же друзья?» Нить рассуждений привела к тому, что он не стал преследовать убегающих. Он лишь испустил новый протяжный рев, чтобы нагнать страху на врагов, а друзьям сообщить, что происходит неладное.

На первом этаже башни церемониймейстер Томто Бон сдерживал натиск Тильдинны Брайзен-Фаулен. Силы были откровенно неравными, и все же Томто Бон держался стойко.

— Это невозможно, сударыня! Здесь вы в безопасности, а там — в опасности!

— Я не боюсь! — дерзко сверкнула глазами Тильдинна.

— Зато я за вас боюсь! — парировал маленький южанин.

Церемониймейстер как никогда был похож на взъерошенного пожилого воробья. Нахохлившись, он закрывал своим телом выход из башни. Томто Бон отчаянно желал, чтобы на сцене объявился некто более авторитетный — его величество дор Тарсинг, главный почтальон Йемителми, да хоть кто-нибудь! Южанин исподтишка бросал отчаянные взгляды на лестницу — не явится ли оттуда подмога? Но нет, важные персоны занимались своими срочными делами, оставив его на растерзание.

— Бойтесь себе на здоровье! — фыркнула сударыня Брайзен-Фаулен. — Но я не позволю, чтобы кто-то другой решал за меня, что я могу делать, а чего не могу!

Пока церемониймейстер мучительно решал, что же ответить на выпад молодой особы, Тильдинна привела убийственный аргумент:

— Я — подданная империи Севера! Если эти люди меня тронут, будут иметь дело с имперскими магами. И на вас, сударь, я тоже пожалуюсь! Так что пропустите меня — я желаю выяснить, что им нужно!

Отодвинув в сторону опешившего Томто Бона, Тильдинна положила изящную ручку на огромный засов.

— Сударь Брайзен-Фаулен! — позвала она. — Валь! Открой мне дверь, пожалуйста.

Вальерд безропотно навалился на рычаги, дверь открылась, и в этот момент откуда-то сверху раздался драконий рев.

Не мешкая, Тильдинна выбралась наружу. Вальерд последовал за ней. А за Брайзен-Фауленами, медля и переглядываясь, потянулись прочие приезжие и горожане, томившиеся в цитадели бездельем, тревогой и неизвестностью. Церемониймейстер только жалобно вскрикивал:

— Сударь! Сударыня! Ну куда же вы? Опомнитесь! Что вы делаете?!

Мир, в котором оказалась Тильдинна, был уродлив и угрюм. Небо застилали бурые клочковатые облака, и красное солнце проглядывало в прорехи, как волдырь. Воняло гарью. Над мрачным пейзажем царил вулкан. Верхушка горы багрово светилась и даже на расстоянии дышала жаром. Монахи, суетившиеся вокруг башни, показались женщине родными обитателями этого страшного мира. Они были грязны от пепла, они с воплями валились сверху, падали со стен, размахивали палками и куда-то бежали. Заморгав, Тильдинна вцепилась в первого, кто ей подвернулся:

— Где ваш главный?

Монах вытаращился на нее безумными глазами и махнул куда-то рукой.

Сударыня Брайзен-Фаулен увидела грязного человека, который вел себя спокойнее, чем остальные. Во всяком случае, он стоял неподвижно. Предводитель отряда монахов запрокинул голову, глядя на верхушку башни, и губы его шевелились — он шептал заклинание.

В мгновение ока Тильдинна оказалась рядом с ним. Вальерд отстал, не поспевая за супругой. Прочая публика клубилась на выходе из цитадели.

Руде Хунд сосредоточился на ритуале. Пусть дракона не берет отрицание, для проклятий он уязвим. Маг успел произнести ровно половину фразы. Его чувствительно толкнули в бок, так что он сбился. Сорвавшееся на середине заклинание обожгло ему небо и язык. Хунд обалдел от изумления. Излишне говорить, что для боя он навесил на себя целый комплект защитных наговоров, которые не должны были подпустить врага.

Второй раз за каких-нибудь десять минут северянин попался в ту же самую ловушку. Как и Дрейк, Тильдинна не была ему врагом и не собиралась причинять вред.

— Женщина? — Хунд не поверил своим глазам. — Что ты здесь делаешь?

— Это я вас хочу спросить, что вы здесь делаете! — возмутилась Тильдинна. — Потрудитесь все объяснить, сударь! И кто вы вообще такой?

Минутой позже Руде Хунд обнаружил себя в окружении целой толпы, где среди прочих были женщины, старики, дети, и даже один грудной младенец на руках у матери. Младенец заинтересованно улыбался.

— Свято место пусто! — пробормотал Хунд.

Других слов у него не нашлось.

* * *

Бенга открыл глаза в темноте. В углу тлели, догорая, клочья его старой кожи и лохмотья одежды, но света они не добавляли — только вонь. Южанин брезгливо прошипел заклинание и следом еще одно. В норе стало чисто и светло. Бенга полной грудью вдохнул обновленный воздух. Дышалось с удовольствием. Он потянулся, насколько позволял низкий свод. Потягивалось тоже в радость. Жизнь обрела вкус.

Он помнил все, что было, вплоть до момента, когда волна от взрыва газов вышвырнула его из жерла вулкана. Увы, он помнил также изрядную часть бреда, который терзал его ум и душу во время линьки. Он не знал, что случилось наверху, над его тесным убежищем — но прекрасно понимал, что произошло с ним самим.

Змеемаг перелинял.

Бенга придирчиво прислушался к телу. Тело каждым ударом сердца сообщало, что с ним все в порядке. Молодое, здоровое, сильное — оно жаждало действия. В несколько мгновений Бенга осознал нового себя, и удивился, каким медлительным и слабым он был еще сегодня поутру. За последний век процессы в теле Бенги сильно замедлились, и мысли его стали скованными, как змеи холодным утром — а ему-то казалось, что он быстр и гибок умом! Понятно, почему императрица была недовольна тем, что он оттягивает линьку. Что ж, теперь он готов предстать перед ней в свежей коже.

Осталась мелочь — выбраться с треклятого архипелага. Теперь, когда беспомощность линьки позади, и он с каждой минутой набирается сил, это и вправду мелочь. Змеемаг вышептал три слова, обвивающих одно другое.

Скорлупа убежища, хранившего его тело, треснула. Камни, служившие стенками и крышей, разметало взрывом. Окутанный овальным коконом защиты Бенга взлетел вертикально вверх и повис в воздухе, медленно вращаясь вокруг своей оси.

Он обнаружил себя примерно на середине высоты южного склона Шапки. Гора являла взору картину хаоса и разрушений. Повсюду виднелись борозды — следы сорвавшихся с места валунов, нагромождения камней и свежие осыпи. Страшно изменилась верхушка горы, которую испокон веков звали Короной. Из семи зубцов, насколько Бенга мог провидеть сквозь клубящийся пепел, уцелело три. Но, судя по всему, им тоже оставалось стоять недолго. Внутри бывшей Короны кипело алое варево, периодически выплескиваясь наружу. Вот прямо на глазах у Бенги по склону поползла огненная змея. Она быстро темнела, покрываясь застывшей коркой, и замерла на полпути к недавнему приюту змеемага — но тотчас же из кратера выполз следующий язык лавы.