– Помню.

– Я умолчала о том, что некоторое время наблюдала за тобой. И видела, как ты с ней обращаешься, как она обнимает тебя и говорит, что любит. При виде этого любому стало бы ясно, что Лондон в тебе души не чает.

Я покраснел от смущения и удовольствия.

– Ну, поскольку я единственный из родителей, который сейчас с ней…

– Дело не только в этом, Расс, – прервала она. – Для девочек первой любовью становится их отец – часто, но далеко не всегда. Когда я увидела в тот день, как вы прощаетесь, то сразу поняла, насколько вы близки. А потом узнала тебя и поняла, что нужно подойти…

– Погоди-ка…

– Честное скаутское! – Эмили отдала салют бойскаутов. – Ты же меня знаешь. Я живу чувствами. Как любой художник. Или забыл?

Я рассмеялся.

– Ага. – Я смотрел в ее решительные глаза. – Ну и правильно. Не знаю, что бы со мной сейчас было, если бы не встреча с тобой. Ты очень помогла мне.

– Да, вот, значит, как вышло. – Она изобразила притворное сожаление.

– Знаешь, что странно?

– Что?

– У меня не осталось никаких воспоминаний о том, как ты выглядишь, когда сердишься. Не могу припомнить ни одной нашей хоть сколько-нибудь серьезной ссоры. Так что лучше сама скажи мне: ты умеешь злиться?

– Еще как! Имей в виду, в гневе я страшна, – предупредила она.

– Не верю.

– Даже не пытайся проверить. Я как медведь гризли, шакал и акула-людоед, вместе взятые. – Она развела руками. – Звериные метафоры показались мне уместными. Ведь мы в зоопарке.

Осмотрев всех зверей в «Северной Америке» и птичнике, мы вчетвером отправились обедать. Несмотря на постоянные перекусы в течение предыдущих четырех часов, Бодхи одолел целую тарелку куриных наггетсов и картошки фри с шоколадным коктейлем. Лондон съела втрое меньше, но для нее и это было неплохо. Ни Эмили, ни я не успели проголодаться и ограничились бутылкой воды.

– А теперь можно к львам? – спросил Бодхи.

– Сначала – намазаться кремом, – заявила Эмили, и дети дружно вскочили со своих мест.

– Ты молодец, никогда не забываешь про крем. А я – постоянно.

– Ты просто никогда не видел дальних родственников Дэвида. Они живут в австралийском буше, то есть в страшной глуши и захолустье, и глубину морщин на их лицах можно измерить деревянной линейкой. На свете есть немало людей, которые слишком долго находятся на солнце. Но родственники Дэвида, когда я увидела их на свадьбе, неприятно поразили меня. С тех пор я не выхожу из дома, не намазавшись солнцезащитным кремом.

– Значит, вот почему у тебя кожа, как у двадцатилетней.

– Так я тебе и поверила! Но все равно приятно.

Я хотел объяснить, что говорю совершенно искренне, но передумал и принялся собирать подносы с остатками нашего обеда.

– Кто готов отправиться в «Африку»? – спросил я.

Признаться, «Африка» понравилась мне гораздо больше. В детстве я видел аллигаторов в реке Кейп-Фир, ондатр, бобров, всевозможных птиц, даже величественного белоголового орлана и медведя. Когда я был еще мальчишкой, в Шарлотте, через дорогу от моей начальной школы, кто-то заметил медведя, который перебежал через улицу и забрался на дуб. Он был совсем молодой, и хотя в городе медведей видели нечасто, все знали, что в Северной Каролине они не редкость. Кстати, самый крупный черный медведь был убит в округе Крейвен. Словом, животные, которых мы смотрели в «Северной Америке», не показались мне экзотическими.

Но зебр, жирафов и шимпанзе я никогда прежде не видел и, конечно, ни разу не сталкивался с бабуинами или слонами. Разве что в цирке – мы всей семьей ходили в цирк каждый раз, когда он приезжал в город, – но при виде зверей в среде, напоминающей уголки африканской дикой природы, дети застывали в изумлении. Лондон сделала больше сотни снимков на мой телефон и была в полном восторге.

Мы задерживались надолго у некоторых вольеров, поэтому не успели осмотреть весь зоопарк до конца дня. К тому времени, как мы повернули к машине, дети уже устало плелись за нами.

– Прямо как в сказке про зайца и черепаху, – сказал я Эмили.

– Только зайцы, которые сейчас еле тащатся за нами, пробежали в три раза больше, чем мы прошли.

– Ну, по крайней мере, теперь будут хорошо спать.

– Надеюсь, Бодхи все-таки не уснет в машине. Стоит ему проспать часа два днем, как потом его не уложишь спать и за полночь.

– Об этом я не подумал, – признался я, вдруг озаботившись распорядком дня Лондон. – Как и о том, чтобы прихватить с собой солнцезащитный крем. Или взять в дорогу что-нибудь перекусить. По-моему, я еще только учусь растить ребенка в одиночку.

– Все мы учимся, – поддержала она. – Это и называется «быть родителем».

– Но ты, похоже, знаешь, что делаешь.

– Иногда, – поправила она. – Но не всегда. На этой неделе Бодхи болел, а я никак не могла решить, как быть: то ли нянчить его, то ли делать вид, что простуда – это пустяк.

– Я знаю, как поступили бы мои родители. Если у меня кровь не лилась рекой, не торчали из раны кости и не было настолько высокой температуры, чтобы мог свариться мозг, они пожимали плечами и велели мне терпеть.

– И тем не менее ты благополучно вырос. Значит, я слишком трясусь над Бодхи. А вдруг ему понравится болеть? Ведь на время болезни особое отношение ему обеспечено.

– Почему быть по-настоящему хорошим родителем так трудно?

– Быть по-настоящему хорошим родителем не обязательно, – возразила она. – Достаточно просто не быть плохим.

Обдумывая ее слова, я понял, почему мои родители и Мардж так любили Эмили. Как и они, Эмили всегда была мудрой.

В своем решении встретиться с Эмили вновь я утвердился еще тогда, на свадьбе в Чапел-Хилле. К тому времени, как разрезали торт и бросили букет, мы с Эмили станцевали столько танцев, что я сбился со счета. Музыкальный ансамбль объявил перерыв, мы вышли на балкон подышать свежим воздухом. Над нами низко в небе висела огромная оранжевая луна, и я увидел, как Эмили смотрит на нее с восхищенным удивлением.

– Интересно, почему она оранжевая, – пробормотал я. И к своему изумлению, услышал ответ Эмили:

– Когда луна находится низко в небе, ее свет проходит через толстый слой атмосферы и к тому времени, как достигает наших глаз, голубая, зеленая и лиловая части спектра рассеиваются, и видимыми для нас остаются только желтая, оранжевая и красная.

– Откуда ты это знаешь? – поразился я.

– Папа объяснил мне это. – Она кивнула в сторону сияющего шара, повисшего над горизонтом. – Видимо, со временем запомнилось.

– Все равно впечатляет.