ладонь с дверной ручки, с удовольствием наблюдая, как холодный дождь медленно впитывается в рубашку Тии. Неожиданно я начинаю на нее злиться.

– Я знаю, что произошло дальше. Твой братец вернулся домой, а мне никто об этом не сообщил.

– Прошу тебя, можно мы все просто сядем и поговорим?

«Мы все?» От этих слов у меня в груди становится тесно.

– Он, что… Кто с тобой?

– Только Рори и Камилла. Они в машине. Я понимаю, что ты злишься и тебе больно, и у тебя есть полное право на все это. Но есть еще кое-что, о чем ты должна знать, Солин. Кое-что другое.

В ее голосе теперь звучат странные зловещие нотки, и у меня внутри будто узел стягивается.

– Что… другое?

– Смилуйся! Я стою тут под дождем, к тому же крыльцо – не лучшее место для подобных разговоров. Разреши нам войти в дом.

Отпустив дверную ручку, я отступаю в сторону. Тия смотрит куда-то вдоль улицы и машет рукой. Видимо, это для них знак, что можно подходить. Отвернувшись от двери, на мгновение я встречаю свое отражение в зеркале прихожей. Я бледная как призрак, растрепанная, с тяжелым взглядом и тенями горя под глазами. Я провожу рукой по волосам, пытаясь их как-то пригладить, и тут понимаю, что на мне нет ничего, кроме помятого халата, из которого я не вылезаю уже четыре дня.

– Мне нужно переодеться.

Когда я возвращаюсь, они уже сидят в гостиной. Рори с Камиллой – на диване. Тия с налипшими ко лбу и шее мокрыми волосами пристроилась на краешке кресла. Она оглядывает меня, с явным облегчением отметив, что я успела привести себя в порядок. Я лишь прошлась расческой по волосам да сменила халат на тонкий кардиган и слаксы. Задержавшись на миг на моих белых хлопковых перчатках, Тия отводит взгляд. И все же в том, как она смотрит на меня – как все они на меня смотрят, – чувствуется что-то непонятное. Смесь жалости и неловкости. И я уже жалею, что позволила им войти.

– Ну вот, вы здесь. Говорите то, что хотели сказать, и уходите.

– Мне кажется, тебе лучше сесть, – произносит Камилла и похлопывает ладонью рядом с собой по дивану. – Вот сюда, между нами.

– Я не хочу садиться. – Мой голос звучит вздорно, как у капризного дитя.

Рори умоляюще смотрит на меня:

– Пожалуйста, Солин, сядь. Нам нужно кое-что тебе показать. То, что поможет все это как-то… облегчить. Пожалуйста, сядь с нами на диван.

Я опускаюсь рядом с ней и напряженно кладу руки на колени. С чем бы они ко мне ни пришли, я хочу поскорее с этим покончить.

Рори подтягивает к себе черную нейлоновую сумку, доставая оттуда нечто похожее на фотоальбом. Я пытаюсь приготовиться – сама не знаю к чему. Она настойчиво сует альбом мне в руки:

– Открой.

Пытаясь в перчатках откинуть крышку переплета, я чувствую себя крайне неуклюжей. Рори тянется мне помочь – и вот я смотрю на старую черно-белую фотографию. Маленькая девочка со светлыми кудряшками и широко посаженными глазами в сапожках и дутом зимнем комбинезоне. Ей на снимке года три-четыре, и лицо ее кажется знакомым, хотя я ни разу не видела эту фотографию раньше. Я поднимаю глаза на Рори, не совсем понимая, что происходит и чего от меня ждут.

– Это Тия, – поясняет она, – в детстве.

Я перевожу взгляд на Тию, которая сидит, как-то странно замерев в кресле. Я по-прежнему ничего не понимаю.

– Переверни страницу.

Там другое фото той же девочки, только немного постарше, в нарядном платье с рюшечками. Здесь я уже четко различаю черты Тии, ее широкие скулы и заостренный подбородок, россыпь веснушек у переносицы. Подняв взгляд, вижу три лица, старательно скрывающих свои эмоции, и чувствую, что начинаю терять терпение.

Камилла касается моей руки:

– Смотри дальше. Открой следующую.

Слыша, как потрескивает пластиковый кармашек для фото, я переворачиваю еще страницу. Там снова Тия, примерно в том же возрасте, только уже в другом платье. И все же что-то в ее облике изменилось. Лицо стало тоньше, скулы – выше и чуть острее. И вот опять – это неуловимое воспоминание, точно оборванная нить, за которую никак не ухватиться. Я чувствую раздражение и замешательство… и какой-то внезапный страх.

– Зачем мне рассматривать твои старые фотографии? – прищуриваюсь я на Тию. – Какое отношение они имеют ко мне?

– Всмотрись получше, – тихо отвечает она. – Там не я.

Я снова пристально смотрю на фото, затем возвращаюсь к предыдущей странице. Фотографии почти что одинаковые, и все-таки при более близком рассмотрении я замечаю, что вторая сделана относительно недавно. Призрачная ниточка начинает распутываться дальше… Невозможно! И тем не менее…

– Кто это?

Вопрос как будто замирает в воздухе, на несколько мгновений повисает тишина. Никто ничего не говорит и даже не дышит. Наконец я чувствую на своей руке ладонь Рори.

– Это я.

Мои глаза снова прикованы к снимку, следя за каждым изгибом и выпуклостью лица на фото. Aurore. Ну да, теперь я это четко вижу. Я бросаю быстрый взгляд на Тию, потом на Рори, затем опять всматриваюсь в фото.

– Не понимаю… Как?..

Рори легонько пожимает мне руку.

– Просто мы родственники, – осторожно произносит она. – Нас с Тией связывают… родственные узы.

В голове как будто электростатические помехи, мысли вытесняются шершавым белым шумом. В моей голове не укладывается то, что она только что сказала. Я даже не знаю, как сформулировать нужные вопросы, чтобы все прояснить. Но почему Рори не отпускает мою руку? Почему у Тии вид такой, будто ей страшно выдохнуть? И почему плачет Камилла?

– Родственные узы?.. – наконец выдавливаю я. – Это как?

– Я ее внучатая племянница. – Рори в упор смотрит на меня, ожидая, что я что-то скажу. Но поскольку я молчу, она с нажимом произносит: – Ты понимаешь, что это значит?

– Нет, – коротко мотаю я головой, чувствуя в себе странное оцепенение. Вот она, эта ниточка! Ждет, когда ее потянут. Но я не могу это сделать… или не хочу. Я снова и снова мотаю головой: – Нет, нет…

– Энсон – мой дедушка, Солин. А это значит, что ты… моя бабушка.

Я снова вглядываюсь в фотографию, не в силах даже вздохнуть.

– Это невозможно.

– Но это так. – Рори вновь переворачивает страницу альбома. – Твоя дочурка не умерла. Ее удочерили.

Я смотрю на следующую страницу. Там фотокопия документа. Помятая, но вполне читабельная. «Сертификат Постановления об усыновлении (удочерении)». В одной из граф значится имя Солин Руссель. В другой – фамилия Лоуэлл. А затем, ниже, имя Камиллы. Я верчу в голове эти имена, словно буковки из «Скраббл»[57]. Они явно что-то значат – непременно должны значить, – но я не в состоянии их соединить.

– Лоуэлл – моя девичья фамилия, – вставляет Камилла и снова заливается слезами. – Камилла Лоуэлл – так меня назвала удочерившая меня семейная пара. А до этого у меня было другое имя.

Я пристально смотрю на нее, и у меня тоже слезы застилают глаза, и ее лицо начинает расплываться. Это никак не может быть правдой! И тем не менее ее лицо – и все их лица – говорят об обратном.

– Ты…

– Асия, – шепотом произносит она. – Твоя дочь.

Я закрываю лицо руками. Поток рыданий накатывает так внезапно, что грозит меня задушить. Я чувствую обнимающие меня руки – я даже не знаю чьи – и начинаю покачиваться и громко стенать, издавая высокие, срывающиеся на визг звуки, охваченная этим неудержимым потоком горя и невыразимой радости. Я пытаюсь остановиться, успокоить себя, но эти стоны и рыдания продолжают нарастать, исторгаясь из меня, словно неукротимая буря. Я понимаю, что выгляжу глупо, но это неважно. На самом деле, для меня сейчас ничто прочее не имеет значения. Ни то, что Энсон не любил меня настолько, чтобы отправиться меня искать. Ни даже то, что я сорок лет провела без дочери, которая могла бы быть со мной. Главное – что сейчас она рядом. И Рори.

Мне вспоминается Maman и все то, чему она учила меня с детства, и я знаю, что она за меня сейчас радуется. Мы не в силах изменить то, что уже произошло, однако мы можем двигаться по жизни дальше – три поколения, связанные одной кровью и родственными отзвуками души, – и по возможности восполнять упущенные годы.

Я чувствую, как мне в ладонь кладут бумажный платок, и мало-помалу рыдания утихают. Я вытираю лицо, стараясь взять себя в руки. Обведя глазами остальных, я замечаю, что у всех лица заплаканные, но взгляд сам собой приковывается к Камилле. Я наслаждаюсь ее обликом – запоминая каждую черточку, впитывая столь драгоценный для меня контур, как будто вижу ее в первый раз.

– И все это время, – шепчу я ей, – все это время ты была совсем рядом… Моя Асия.

Рори быстро исчезает из комнаты и возвращается с полной коробкой платков. И в следующие пару часов я держу, не отпуская, руку дочери и слушаю рассказ Тии о том, как далеко зашел