— Да нет никакого Закона Бумеранга, — поморщился Бекет. — Это просто красивые слова. Если бы Закон Бумеранга работал, то не было бы никаких Гитлеров, Сталиных. Они бы уже в начале своего кровавого пути валялись бы, утыканные бумерангами. Тот, кто придумал этот Закон Бумеранга, нихрена не соображал ни в физике, ни в принципе действия бумеранга. Бумеранг возвращается, только если не попадает в цель. А если он не достиг цели, значит, никому не навредил. И возвращается он к хозяину, чтобы тот повторил попытку.

— Целиться значить, надо тщательней, — усмехнулся Имашев.

— Вот именно, — сказал Бекет. — Бумеранг возвращается к бросившему его только для того, чтобы тот снова его запустил. Миссия у него такая. Когда я слышу — закон бумеранга, закон бумеранга, я говорю — молитесь, чтобы бумеранг не вернулся к своему хозяину. Второй раз он может не промахнуться.

— Да хрен с ним, с этим законом бумеранга, — поморщился Имашев. — Но зачем нужна эта война. Непонятно.

— А что тут понимать-то, — пожал плечами Бекет. — Тут как раз таки всё ясно. На Украине Россия хочет показать, что её рано списали со счетов. Как говорится: бей своих, чтобы чужие боялись. Тут эти англосаксы, мировое правительство с Ватиканом явно просчитались. Они рано успокоились. Вроде бы всё грамотно организовали. Развалили через Горбатого Советский Союз. Наплодили в бывших союзных республиках национальную олигархию. Вывели через неё капиталы и насадили через них экономическую зависимость, развалив производство. Но они рано расслабились. Чуть-чуть не доработали. И это чуть-чуть сейчас им боком выходит. Россия не собирается быть сырьевым придатком и рынком сбыта. Россия хочет оставаться одним из главных игроков на мировой арене. Да, у неё ВВП мизерное. Да, экономика у неё слабая, разворованная. Да, они развалили производство, науку, технологии. Но всё равно, Россия — самая большая страна в мире. Богатая природными и человеческими ресурсами. И с этим остальным придётся считаться.

— Но после этой войны, от России отвернётся весь цивилизованный мир, — сказал Имашев. — Никто не станет с ней сотрудничать.

— А ей этого и не надо, — усмехнулся Бекет. — Россия самодостаточная страна. Она сама себя может прокормить и обеспечить. У России свой, никому непонятный путь. И ей ни с кем не по пути. Россия сейчас закрывается. Опускает «Железный занавес». Отгораживается от остального мира. Русский народ, в большинстве своём, не нуждается в демократии. За тридцать лет свободы они наелись ей досыта. Увидели её звериный оскал. Русский народ, в большинстве своём, не любит свободу. Ни чужую, ни свою. Они не знают, что с ней делать. Когда Столыпин отменил крепостное право, крестьяне долго ходили вокруг своих помещиков. Назад просились. В рабство. Они не могут жить без царя. Они верят только в жёсткую руку. Поэтому так много россиян ностальгирует по сталинским временам. Мечтают вернуться в прошлое. Реанимировать СССР. Будущее России в прошлом. Сейчас, с молчаливого согласия русского народа, ему начнут закручивать гайки. Да, там есть прогрессивно мыслящие люди. Вернее были. Сейчас от них избавляются. Выпускают инакомыслящих. Почему они не закрыли границу, перед объявлением мобилизации? Ведь это же логично, закрыть границу, чтобы люди не сбежали. Но нет, специально не закрывали. Дали возможность всем несогласным уехать из страны. Снижают градус протестных настроений. Ведь уезжают-то кто? Самые думающие, самые активные, самые прогрессивные. Те, которые могут баламутить народ. Вот сейчас избавятся от них и захлопнут двери. И пойдут своим путём.

— Ну, а Казахстану-то как жить с таким непредсказуемым соседом? — спросил Имашев.

— Спокойно надо жить. Спокойно, — сказал Бекет. — Не напрягаться. Не обращать внимания на их разные выпады. У них там сейчас очень нервная обстановка. Они могут вести себя неадекватно. Что ты хочешь — страна менингита. Но нам с ними ссориться пока не с руки. Мы с ними связанны экономическими узами. Один нефтепровод чего стоит. Чтобы разорвать с ней экономические связи, надо построить свою независимую экономику. А на это нужно время. Ну а пока Казахстану надо дружить с Россией. Да и потом нужно будет выстраивать добрососедские отношения. Географию не перекроить. У нас же, как говорят — сосед ближе, чем родственник. Потому что всегда рядом. Случись чего, мы сначала к соседу идём. Соли там взять, спички. И если пожар вдруг случится, первый ведь сосед бежит с ведром. Чтобы пожар на его дом не перекинулся.

— Ну и как нам пожар там потушить? — спросил Имашев.

— Мы этот пожар затушить не сможем, — сказал Бекет. — Не в наших силах. Нам просто не надо подливать масло в огонь.

Вот тут Имашев был солидарен с Бекетом.

Однажды, когда Асель была дома одна и делала уроки, к ней пришёл Лёха.

— Давай, поженимся, — прямо с порога сказал он, беря её за руки.

— Давай, — просто ответила Асель.

Она вдруг поняла, что всю жизнь любила только его. Правда раньше она представляла его совсем по-другому. Да и сама любовь рисовалась ей несколько иначе. Какие-то бури страстей, переживания, бессонные ночи. Робкие ухаживания, ахи-вздохи. Ещё там кто-то кому-то должен был позволять себя любить. У них всё получилось совсем иначе. Спокойно, безмятежно. Как будто по-другому и быть не могло. Любовь вошла в их жизнь естественно и неотвратимо, как восход солнца — сколько бы ни длилась ночь, оно всё равно взойдёт. И оно взошло, и по новому осветила их жизни. Асель сейчас вдруг осознала, что в последнее время все её мысли были только о нём. Она просыпалась и сразу думала, чем же он сейчас занят. Она засыпала и беспокоилась — вернулся он уже домой или нет. Она боялась себе признаться, что тревожится, когда его нет рядом — где он, с кем. Она постоянно ловила себя на мысли, что всё время думает о нём. И он, потом говорил, что тогда, на операционном столе он, впадая в наркоз, думал только о ней. Правда, с того дня, когда он её впервые увидел, ни о ком другом он уже думать и не мог. Но именно в тот момент он понял, что жить без неё не может. И если он останется жить, то только для неё. И что тогда, после той аварии, он остался жить, только для того, чтобы найти её. И что после того, как она вошла в его жизнь, он заметил, что его песни стали нежнее и светлей. И жизнь его наполнилась смыслом.

— Давай, — сказала Асель, и прошлая жизнь для неё закончилась.

Весь огромный мир вдруг сжался до размеров этих глаз. Из которых вдруг ушла безысходная печаль, и