Похоже, аргументы сына кажутся матери не слишкомубедительными. Она смотрит на застывший у ее ног поезд и неожиданно замечаеттрех ошалевших муравьев, карабкающихся в окно вагона первого класса. Когдапоезд резко затормозил, эта троица выпала из окна.

Мать хмурит брови.

Муравьи, строящие мосты, — это еще куда ни шло, но муравьи,разъезжающие в вагоне первого класса!

Над этим стоит задуматься.

Мать водружает на нос очки и наклоняется к поезду. Сидящих ввагоне муравьев охватывает паника. Одни прячутся под сиденья, другиераспластались по стенам. Если их заметят, произойдет настоящая катастрофа.

Огромные очки, словно очковый динозавр, медленно движутсямимо окон поезда, стараясь заглянуть внутрь.

Затаив дыхание, муравьи еще сильнее вжимаются в пол и стенывагона.

Очки, поблескивая, останавливаются, а потом исчезают. Повагону шелестит облегченный выдох.

Мать сурово взирает на Артура. Неужели бомба сейчасвзорвется?

— Артур, в этом поезде муравьи! — уверенно заявляет она.

— Ну… ты сама подумай, что лучше: когда по дому бегает поездс муравьями или муравьи без поезда? — невозмутимо спрашивает сын.

У матери нет слов. В логике этому мальчику не откажешь.Вопрос задан исключительно к месту.

— Э-э… да, конечно, — обескураженно соглашается она, ибовозразить ей нечего.

— Тогда постарайся быть повнимательней и, пожалуйста, смотрипочаще под ноги, — заключает Артур, незамедлительно приводя поезд в движение.

Со скоростью пушечного ядра состав трогается с места имчится быстрее, чем самый скоростной французский поезд. Мать подпрыгивает,муравьи снова валятся на пол, а состав благополучно проскальзывает под дверью.

Мать смотрит то в коридор, куда только что умчался поезд, тона приветливо улыбающегося сына, и на лице ее появляется вымученная улыбка. Онапоняла, что ее в очередной раз обвели вокруг пальца. Но сама она обманывать неумеет, а потому решает сменить тему разговора:

— Артур! Пора принимать душ!

Из окон поезда, бегущего по краю лестничной площадки,открывается захватывающий вид на гостиную. Муравьи толпятся у окон, толкаются,подпрыгивают: всем хочется полюбоваться чудесным видом. Они бы дажепосвистывали от удовольствия, если бы кто-нибудь взял на себя труд научить ихсвистеть.

Гостиная погружена в тишину. Арман, наконец, покинул ее.Только на канапе осталось лежать скомканное полотенце.

Отец направился в сад. Несмотря на компресс, опухоль неспала, и лицо его по-прежнему напоминает подушку. Если бы он сунул голову вулей с пчелами, он, наверное, выглядел бы лучше. Как известно, пчелиный ядиспользуется как лекарственное средство.

Нервно шагая по саду, отец ищет улей. Гнездо пчел. Место,где они живут. Но ищет, разумеется, не затем, чтобы сунуть туда голову. Прошлото время, когда он намеревался всего лишь защитить дом, окружив его ловушками свареньем. Пора переходить к решительным действиям. Довольно истреблять пчелпоодиночке. И хотя благодаря стараниям Артура отец пока еще не уничтожил ниодной пчелы, он по-прежнему пылает ненавистью к этим трудолюбивым насекомым. Ихочет уничтожить их всех разом. Устроить пчелоцид. Подбросить атомную бомбу встрану пчел.

Черная злоба заслонила все прочие стороны его натуры. Ондумает только об одном: найти пчелиный рой и уничтожить его. Не простоуничтожить, а заставить пчел помучиться, как сейчас мучается он. Только когдацелый рой пчел отдаст концы, месть его свершится. Эти гнусные насекомые унизилиего, и он обязан наказать их.

Он выследил пчелу и теперь прыжками передвигается по саду,пытаясь не упустить из виду свою будущую жертву. Насекомое уже нагрузилосьнектаром и пыльцой и наверняка скоро полетит домой, в улей. А отец последует заним.

Стараясь стать как можно более незаметным, отец втягиваетголову в плечи. Но эта уловка мало что меняет, ибо его желтая рубашка такаяяркая, что при взгляде на нее жмурятся даже птицы. Подгибая хобот, слон тожеполагает, что теперь его никто не видит. А отягощенная добычей пчела, незамечая, что за ней следят, летит в лес. За ней по пятам движется охотник,такой же незаметный, как огородное пугало посреди чистого поля.

В лесу на поляне растет могучий дуб. На вид ему никак неменьше двух сотен лет. Это мощное дерево старше всех окружающих его деревьев, ипотому здесь оно диктует свои законы. На уровне нижних ветвей в стволе дубавиднеется дупло. В этом дупле королева пчел устроила свое королевство. Уженесколько зим толстые дубовые стены ограждают ее подданных от врагов. Пчела,выслеженная отцом, набирает высоту и присоединяется к соплеменницам, роящимсявозле входа в дупло. Глагол «роиться» не относится к любимым словам пчел, ибосинонимом его является столь же несимпатичный пчелам глагол «толпиться». А ведькаждая пчела — это тонкая натура, ярко выраженная индивидуальность! Но пчелинаякоролева не желает с этим считаться, поэтому приказ номер один по улью гласит:«Не высовываться!» Что ждет нарушителей приказа, неизвестно, ибо пока еще никтоне осмелился его нарушить. Но в глубине души каждая пчела чувствует себясвободной, как птица! Поэтому пчелам гораздо больше нравится, когда про нихговорят «порхают». Пчелки, словно птички, порхают с цветочка на цветочек.Произнеся такую фразу, вы сразу же завоюете симпатии пчел. А если вдобавоксделаете комплимент их великолепным полосатым платьицам, считайте, они вашидрузья навек. Итак, пчелы порхают перед входом в дупло и, завидев летящую сдобычей приятельницу, приветственно машут ей крылышками.

Под раскидистым кустом стоит отец со зловещеймакиавеллевской усмешкой на лице. Сейчас он напоминает лисицу из басни «Воронаи лисица». И, судя по улыбке, он уверен, что расправиться с пчелами будет стольже просто, как лисе из вышеуказанной басни заполучить кусок сыра. Когда Арманулыбается, его распухшее лицо приобретает сходство с головой поросенка, толькочто вынутого из духовки. Не хватает только яблока в зубах. Но сейчас ему явнонет дела до собственной внешности. Уже давно вынашивает он свою страшную месть.И вот теперь он расквитается за все оскорбления, за все те фокусы, которые заего спиной проделывали эти мелкие сатанинские твари. О-о-о, берегитесь,крыложужжащие и полосатобрюхие! Но страшная месть — это в будущем, а сейчас емуне терпится взять реванш, пусть даже самый ничтожный.