Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он делает руками движения, будто лепит пирожок.
— Ты даёшь мне гарантии, я даю тебе бабки. Нельзя всё на самотёк оставлять, брат, сам посуди. Не получится без закона, да?
— Закон, вообще-то, уже имеется. Слыхал небось про кодекс уголовный?
— Какой кодекс, а? Кто по нему жить станет? Люди деньги делать хотят, даже те, кто закон твой исполняет, понимаешь, да? Хотят, чтобы красиво было, весело, как у людей. Сейчас там вон сколько разных воров, а мы их выбросим и…
— Мы?
— Конечно, мы. Я тебе помогу. Изнутри помогу. Никто не знает, что я здесь сейчас, понимаешь, да? У меня есть свои люди и мы можем всю республику взять. И другие места тоже. Подумай. Вот и всё.
— Ну что, — спрашивает Толян, — завалить его?
— Нет, — задумчиво качаю я головой. — Пока не надо…
Пока повременим, а там видно будет…
— Вот что, Джон… — говорю я, поразмыслив, — Ламази… Сейчас Толик пойдёт с тобой. Толь, возьми людей и пройди по маршруту, посмотри, как он проник, и нет ли там каких сюрпризов. Проводи и распорядись. Если что, гаси жёстко, без базара. А этот пускай едет пока. Пушка, кстати, действительно пустая у него, я по весу почувствовал…
— Ладно, — неохотно кивает Толян.
Не нравится ему этот Джон. Да и я пока не испытываю к нему нежных чувств.
— Что за имя такое, Джон? — спрашиваю я.
— Я вообще-то Джансуг, Джано, а это… ну, погоняло, чё? Джон. Ты вот Бро, а я Джон Ламази.
— Понятно. Ну, иди, раз такое дело. Меня не ищи. Я тебя сам найду.
Это я говорю с иронией, но он серьёзно кивает, изображая полную лояльность.
Время на озере пролетает быстро. Любовь, ласка, нега, расслабон… Всю жизнь бы так жил… Вообще-то нет, конечно. Несмотря на то, что мне очень хорошо и на то, что мне нравятся прогулки по лесу, и на то, что нравится ходить на катере по озеру и на то, что мы занимаемся любовью, как кролики на виагре, подобный стиль жизни непривычен. Бездействовать очень трудно.
На пару дней приезжает Галина с Борисом и кучей поэтов. Я, правда, из них только Евтушенко и Вознесенского знаю, но и этого больше, чем довольно. Они читают свои хлёсткие, яркие, невероятные вирши.
Все пьют, хохочут, пожирают глазами Наташку, называя музой и снова читают, словно стараются перещеголять друг друга, и посвящают ей мгновения своих озарений. Не забывая, впрочем, и о Галине.
Всё это талантливо и до ужаса красиво, пронзительно и немного дико. Потому что так изъясняться невозможно, они будто открывают дверь в потусторонне — демоническое, а это делать, всё-таки, не стоит.
Уезжают так же внезапно, как и приезжают, а мы остаёмся, доживая спокойные и размеренные деньки из своей сладко-медовой недели, полной любовного изнеможения и ненасытной жадности до тел друг друга.
Вернувшись в Москву, мы сразу оказываемся заключёнными в колёса повседневной гонки, попадая в жернова, ритмично перемалывающие время. Утром после прилёта Наташка идёт на работу, а я — к Андропову.
Кажется, какое-то время наши встречи будут ежедневными. Хорошо, что у него хватает дел помимо меня, потому что после этих сеансов я чувствую себя так, будто он выпил из меня все соки. До последней капли.
— Я думаю, что свободы, безусловно, нужны, — задумчиво говорит он, не глядя на меня. — Гражданские свободы, отсутствие репрессий и все эти пресловутые права человека. Без извращений, конечно, и вседозволенности. Но, совершенно несомненно, расширение этих свобод должно происходить в соответствии с ростом благосостояния.
— Полагаете, это должно быть связано с экономическим ростом?
— Да, с одной стороны сам этот экономический рост будет подталкивать расширение свобод, хотя не в этом суть. Суть в том, что бедное и отсталое общество, это я не про нас, а в принципе… размышляю… Так вот, бедное и голодающее, для примера, сразу станет несвободным. Потому что на волне вседозволенности придут те, кто будет морочить людям головы и закабалять их в настоящее рабство. Придут глашатаи свободы, несомненно связанные с Западом, и заставят служить золотому тельцу. И самим себе… Тут мне всё абсолютно очевидно и ясно и даже пытаться дискутировать не о чем. Твои рассказы это очень хорошо иллюстрируют…
Он погружается в раздумья.
— Ладно. Нужно сформировать задание для наших академиков более конкретно… Об этом подумаем. И о кадрах нужно подумать. О кадрах…
Сегодня встреча прошла без Де Ниро, и два часа мы были один на один с председателем.
— С Епишевым я переговорил, он готов принять твой «Факел» под своё крыло. Нужно от Леонида Ильича команду и всё закрутится. Но это я организую завтра-послезавтра. Служить будешь в погранвойсках, чтобы армейские тебя не сожрали, улавливаешь?
Улавливаю, конечно. Не хочет меня из своих рук выпускать, погранвойска — это КГБ… Ну, да ладно, я это ожидал.
— Но на границу я тебя посылать не стану, конечно. Будешь здесь в штабе «Факела». Соображения по структуре штаба и подразделений жду завтра в виде записки.
— Понял, Юрий Владимирович…
Попрощавшись с Андроповым, занимаюсь другими делами, а вечером еду за женой в «Союзнефтеэкспорт». С букетом, разумеется.
Оставляю розы в машине, а сам захожу в вестибюль. Наташка появляется минуты через три. Завидев меня, улыбается, просто расплывается в улыбке и устремляется ко мне, но тут… Ба! Знакомые всё лица… Следом за ней появляется Игорь Алексеевич Зевакин. Жив, курилка…
— Рыбкина! — недовольно окликает её он.
— Я Брагина, — отвечает она, не оборачиваясь.
— А мне хоть Флягина! — зло восклицает он. — Я тебя ещё не отпускал! Быстро вернулась! Отчёт…
В этот момент он замечает меня. На лице его всё ещё сохраняющем следы нашей последней встречи, отражается целая гамма чувств. Паника, гнев, ярость, злость и ужас — всё это проявляется в течение секунды.
Он замирает, глаза широко раскрываются, а рот остаётся открытым на слове «отчёт». Он обшаривает взглядом фойе и, остановившись, судя по всему, на вахтёре, делается решительным и мстительным.
— Задержать его! — с видом Зевса кричит Зевакин и указывает на меня перстом. — Перекрой выход и срочно вызывай милицию! Срочно!!!
4. Дело Молотова…
Вахтёр