Если вы, как и я, выросли с чувством собственной невидимости, неполноценности или, того хуже, ― с ощущением, что вам всем видом показывают нежелательность вашего присутствия или желают смерти, ― возможно, вы ребенок женщины, одержимой комплексом Мертвой матери.

Комплекс Мертвой матери ― это научный термин, используемый для обозначения энергетики или архетипа, которое можно описать такими словами, как «внутреннее негодование», «отречение» или даже «желание уничтожить своего ребенка». Название комплекса впервые ввела в обращение юнгианский психоаналитик Мария-Луиза фон Франц [6], а позже его конкретизировала писательница, преподавательница и юнгианский психоаналитик Мэрион Вудман в интервью Даниэле Сьефф «Противостояние комплексу Мертвой матери» [7]. У ребенка, ставшего мишенью для комплекса Мертвой матери, постепенно развивается убеждение, что он живет в неспокойном мире и что его жизнь в опасности [8]. И еще долгое время после оставления родного дома ребенка будет неотступно преследовать комплекс Мертвой матери, но уже провоцируя на борьбу с ним изнутри.

Еще до того, как вы задумали испытать силы в чем-то новом, задействовать все творческие способности, воспользоваться своим голосом или начать движение в сторону перемен, комплекс Мертвой матери уже тут как тут. Подобно Медузе горгоне, ему достаточно поднять бровь, и все ваше тело окаменеет. Комплекс Мертвой матери ― это парализующая энергия, аннигилирующая ваше творческое начало и заставляющая вас навечно замолчать.

Он питается тем, что стыдит вас и вытягивает все жизненные силы, приходя в ярость от любого проявления эмоций или ярких качеств вашей личности.

Ребенок прекращает делиться творческой искрой, если больше не может противостоять боли неприятия. Он загоняет ее глубоко внутрь себя, где уже никто не сможет подвергнуть ее критике, веря, как ему и внушали, что все бесполезно. Как говорит Вудман: «Неповторимое творческое начало ребенка раскалывается на части и бесследно исчезает в глубинах его подсознания» [9].

Ребенок женщины, одержимой комплексом Мертвой матери, делает все возможное, чтобы выжить. Он начинает играть роль, которая, как он считает, поможет снискать расположение матери, пытаясь вести себя таким образом, чтобы упрочить шаткую позицию в принадлежности. Это может проявиться либо в перфекционизме – чтобы достичь установленной матерью планки завышенных требований, либо в яростном отстаивании независимости от нее, либо в попытке стать ее защитником или прислугой (или даже суррогатным мужем). То есть ребенок старается любым способом представлять собой ценность для нее, чтобы справиться с таким агрессивным внешним воздействием.

Как бы мы ни старались ее обхитрить, мы неизбежно впускаем в себя комплекс Мертвой матери; начинаем соединять ее голос со своим. Комплекс Мертвой матери разрушает нашу жизнь, так как действует изнутри. Как пишет Вудман: «Если бы плод в утробе матери знал, что он не того пола, который так страстно ожидают родители, или что у них не хватает денег, чтобы вырастить еще одного ребенка, или что его зачатие стало неприятной неожиданностью для супругов, или что он чудом избежал аборта, ребенок бы понял, что никто не дожидается его появления на свет… Он нежеланный. Может ли что-то быть хуже этого для беспомощного малыша, когда он с таким ощущением появляется на свет?» [10]. И по мере взросления ребенок проецирует это состояние нежеланного на окружающих людей, принимая в ответ отторжение от друзей, начальников и даже самой жизни. Но хуже всего, что ребенок обращает эту ледяную ненависть на себя самого».

Для меня комплекс Мертвой матери стал откровением, потому что все сразу встало на свои места и стало совершенно ясно, почему я хотела покончить жизнь самоубийством в детском возрасте. Суицид, или «сильное желание забвения смерти», ― тот способ, которым комплекс Мертвой матери проводил в жизнь кампанию против меня. Суицид ― материализовавшаяся версия отвержения, которое я ежедневно ощущала в отношении себя.

Я обнаружила, что живу в том состоянии, которое Сьефф называет «внутренним миром травмы», то есть в параллельной психической реальности, отличительными чертами которой являются страх, отчужденность и стыд. Большинство из нас думают, что травму можно нанести только при физическом, или сексуальном воздействии, или череде воздействий, но современные ученые считают, что существует гораздо больше едва различимых, коварных видов травм, пробуждающих последовательность ответных реакций в теле и нервной системе. Совершаемое насилие, хроническая неуравновешенность или беспорядок в доме, эмоциональное отвержение и отсутствие надежной привязанности к значимым в жизни ребенка взрослым из-за того, что последние пребывают в состоянии затяжной депрессии, психически больны, нестабильны или вынашивают идеи о самоубийстве, ― все вышеперечисленное может создать условия для эмоциональной травмы у ребенка.

Под воздействием травмы мы меняемся кардинальным образом не только в психологическом плане, но и на клеточном уровне. Воплотившись, комплекс Мертвой матери принимает форму самоотстранения, особенно в отношении своего собственного тела. Как пишет Вудман: «Если я голодна, меня не кормят. Если я устала, мне не дают отдохнуть. Если мне хочется подвигаться, меня заставляют оставаться неподвижной». Сьефф продолжает объяснять: «В ответ на воздействие сокрушительной болью и страхом начинают происходить биологические изменения, которые делают наш разум и тело исключительно чувствительными к потенциальным угрозам… мы видим опасности там, где их, возможно, нет, и слишком остро реагируем на эти вымышленные угрозы, причем таким образом, что сами на себя накликиваем беду».

Как-то раз я добиралась до места концерта автостопом из-за поломки машины, и меня решил подбросить пожилой мужчина за рулем очень грязного авто. Открыв дверь, я увидела собачью шерсть и мусор на сиденье, поэтому решила почистить его, перед тем как сесть в белой юбке. Водитель бросил мне сквозь зубы: «Давай садись! Это тебе не какое-то такси!» Я оцепенела. Всю поездку я не проронила ни слова, снедаемая яростью и стыдом. По воле случая, когда я пришла на концерт, этот старик весь вечер сидел рядом со мной. Я помню, как мою голову переполняли тихие мысли о несправедливости, затем они в мгновение ока стали обстреливать меня беглым огнем за мою манерную изысканность. Это был повтор хронического внутреннего спора с матерью, когда я постоянно пыталась изложить доводы в пользу обоснованности моих сердечных чувств… и проигрывала. Вскоре меня одолели мысли о собственном изгнанничестве: как будто все на концерте были внутри чего-то, а я ― снаружи. В конце концерта я уже с головой ушла в глубокий ступор стыда, и мне понадобилось несколько дней, чтобы выйти из него.

Удивительно, что столь незначительное событие привело меня в состояние такого