недвусмысленно сказал мне, что ты будешь жить своей жизнью и больше никогда не вспомнишь обо мне. Ты был тем, кто изменил свой номер телефона.

— Я менял свой номер не для того, чтобы прятаться от тебя, — ответил он.

— О, я уверена, что к тому времени ты совсем забыл обо мне.

— Да. Но не уроки, которые ты мне преподала.

Его слова были как удар хлыстом.

— Если ты действительно забыл обо мне, то почему мне кажется, что ты меня ненавидишь?

Вена пульсировала на его шее, свидетельствуя о том, что и ему этот разговор дается нелегко.

— Я ненавижу таких, как ты, как твой отец…

Она вздрогнула.

— Ты меня не знаешь.

— Я знаю все, что мне нужно знать.

Она закрыла глаза, борясь с неожиданно сильным приступом боли.

— Тогда зачем ты нанял меня? И не лги мне. Это не потому, что тебе нужно мероприятие, спланированное в спешке.

— Почему не может быть и того и другого?

— И того и другого?

— Возможность убить двух зайцев одним выстрелом.

— Я не понимаю.

— Я всегда говорил себе, что, если я когда-нибудь увижу тебя снова, я перейду на другую сторону улицы. Одного раза хватило. Я ушел от тебя, от твоего отца, от того утра.

Ее сердце сжалось от грубой правды в его словах.

— Почему…

— Я был не прав. — Казалось, он заставлял себя говорить. — Я все еще хочу тебя. Она задохнулась от волнения.

— Грасиано…

Он прижал палец к ее губам. Она пыталась напомнить себе о серьезности той ситуации, в которой они оказались, но в этот момент все казалось незначительным. Инстинкт подталкивал ее вперед, как бы нелепо это ни звучало, к их прошлому.

— И ты была там, предлагая себя тому, кто больше заплатит. Как я мог не воспользоваться этой возможностью?

Она замерла.

— Это не… я не…

— Ты здесь, чтобы спланировать мероприятие, — сказал он, двигаясь губами к пульсирующей венке у основания ее горла и прижимаясь к ней губами. — Но ты у меня здесь, в моем доме, на пять дней, и я намерен максимально использовать их.

Глава 3

Грасиано то и дело возвращался к этой идее с тех пор, как она впервые пришла ему в голову на благотворительном аукционе. Соблазнить Алисию для мести, с одной стороны, привлекало его, но также вызывало у него отвращение. Его приводило в ярость то, что она все еще имела над ним какую-то власть, даже когда он осознавал, что хочет применить свою собственную власть над ней.

Чтобы доказать, что он отличается от томящегося от любви восемнадцатилетнего подростка, которого она использовала и выбросила. Чтобы показать ей, что он стал таким мужчиной, каким она никогда не думала, что он может быть.

Заставить ее хотеть его, как если бы он был ее вселенной.

Уйти, как тогда, только на этот раз воспоминания об Алисии не будут мучить его, не вызовут у него желания вернуться к ней, потому что он бросит ее сам.

Это был его шанс доказать, как далеко он продвинулся, насколько силен он сейчас. Местью не стоило гордиться, но иначе нельзя было описать ни чувства Грасиано, ни то, чего он хотел.

Что-то темное и злое заставило его задуматься о себе самом. Он чего-то не знал о себе. Да, он пойдет на это. Да, он так сильно хотел отомстить. Да, он хотел уничтожить ее так же, как она уничтожила его.

Когда ее отец обвинил его в изнасиловании Алисии, Грасиано почувствовал себя так, словно его ударили ножом. Он смотрел на нее и ждал, что она скажет что-то разумное, чтобы переубедить отца, а она только сжалась и спряталась за бушующего родителя, эта красивая девушка, с которой он занимался любовью несколько часов назад. Она была трусихой. Она была предательницей. Она позволила Эдварду оскорблять Грасиано самыми грязными словами и не заступилась за него. Ничего не сделала. Когда Эдвард вышвырнул Грасиано из дома, сказав, что он вызовет полицию, если тот снова постарается встретиться с Алисией, она по-прежнему молчала.

Она предпочла покой и свою «хорошую» жизнь правде, страсти и Грасиано, и он никогда не забыл этого предательства и не простил ее за него.

Он не думал о ней сознательно в течение последних десяти лет, но его желание отомстить заставило его задуматься, не всегда ли он хотел этого, не искал ли он возможности исправить ошибки прошлого.

Это было мелочно, это было жестоко, он почти наверняка будет сожалеть об этом, но Грасиано, как всегда, следовал своим инстинктам.

Десять лет назад он был медлительным. Нежным и осторожным. Он думал, что она хрупкая, и очень боялся сломать ее. Теперь они оба стали старше и мудрее.

— Грасиано! Что ты имеешь в виду? — настойчиво повторила она, но ее тело оставалось на месте, близко к нему, так близко, что он чувствовал запах ее тела.

Он хотел так много узнать об этой женщине, так много ему нужно было понять.

— Почему ты позвонила мне после того, как я ушел?

Ее глаза закрылись, и он наклонился к ней. Одно движение от любого из них — и их губы соприкоснутся. Ее глаза открылись, и она вздрогнула, но не отодвинулась от него. Ее рука поднялась, пальцы прижались к его груди, и чувства захлестнули Грасиано. Это был тревожный знак. Он должен был управлять своими желаниями. Он больше не потеряет себя из-за этой женщины.

— Как ты думаешь, почему? — Ее глаза смотрели на него умоляюще. — Я была унижена. Я не могла поверить в то, что он сказал тебе.

К его удивлению, слезы застилали ее глаза.

— Я не могла поверить, что позволила ему так с тобой разговаривать. Но ты должен понять…

Сочувствие было опасной ловушкой… Он не должен был слушать ее.

— Я понимаю, что ты предпочла позволить ему считать меня насильником, чем сказать ему правду.

— Я сказала ему правду, — настойчиво проговорила она, и ее пальцы вцепились в ткань его рубашки.

Он почувствовал удивление, а затем недоверие. Он не мог ей поверить, не хотел.

— Я сказала ему все. Я просто не могла сделать это прямо тогда. Я была слишком… потрясена.

Ее дыхание пахло ванилью. Он вдохнул его и почувствовал возбуждение в паху.

Давно он так сильно не хотел женщину. Возможно, все десять лет.

— И ты думала, что я вернусь к тебе?

— Нет, — прошептала она, вздрагивая. — Я знала, что это невозможно. Он бы никогда этого не позволил.

— И ты всегда делаешь то,