— oOo~

К тому времени, как он нашел ее, солнце уже село, и сумерки перешли в ночь. Хотя летняя ночь в этих краях не была глубокой, здесь было намного темнее, чем дома, и лес был гуще. Тени слились почти в черноту. Только факелы в лагере давали хоть какой-то свет — и то очень мало, так как Сольвейг зашла так далеко в лес. По ним можно было только ориентироваться, но не видеть.

Магни нашел ее, когда она выскочила из-за дерева и приставила кинжал к его груди.

Он отпрыгнул назад, чтобы оказаться вне досягаемости ее клинка.

— Стой! Это я!

— Ты топаешь по лесу, как кабан.

Она вложила клинок в ножны; в темноте движение было скорее намеком, чем уверенностью, но он услышал короткое скольжение металла по коже.

— Я не пытался прятаться. Я искал тебя. Возвращайся в лагерь. У нас еще не было переговоров с франками. Неразумно уходить так далеко в одиночку.

— Без луны слишком темно. Сегодня ночью они не пойдут в атаку.

— Помнишь, в Меркурии, ночь, когда они сожгли лагерь и забрали Астрид? Они тоже считали, что враг не пойдет в бой ночью.

— Я знаю эту историю. Я была там, когда из похода вернулись мои родители. Тогда мы думали, что мой отец умрет.

— Значит, ты знаешь, что ты глупа, раз оказалась здесь одна.

Магни использовал это слово, чтобы спровоцировать ее, и ему это удалось.

Сольвейг ударила его в грудь раскрытыми ладонями.

— Я никогда не была глупой!

Он схватил ее за руки и удержал, когда она попыталась вырваться.

— Сольвейг. Ты должен вернуться. Не доставляй еще больше беспокойства своим родным.

Ее руки расслабились, и она оставила попытки освободиться.

— Я не могу.

Вместо того чтобы спросить, почему, Магни просто ждал. Она все объяснит. Но прежде чем она это сделала, прошло довольно много времени.

— Знаешь, какая мысль громче всего звучит сейчас в моей голове?

Он знал, что этот вопрос не задан для ответа, и поэтому продолжал ждать.

— У моей погибшей сестры была более великая легенда, чем у меня.

На сей раз, когда она попыталась вырваться, Магни отпустил ее. Сольвейг пошла в темноте, как будто точно знала, куда направляется, и он последовал за движущейся тенью — ее силуэтом.

Он вовсе не был шокирован или даже удивлен ее признанием — он подозревал нечто подобное. Когда она села, он направился к тому же месту, обнаружил там большой плоский камень, снял со спины щит и сел рядом.

— Ты так и будешь сидеть там, как тень, и ничего не говорить?

— Что бы ты хотела, чтобы я сказал?

Вместо того чтобы ответить на его вопрос, она сказала:

— Все, о чем я могу думать, — это ее легенда. Она будет великой Илвой Маленькой Волчицей, которая уничтожила целую армию даже после того, как ее тело уже было мертво, а я пока всего лишь — пустое лицо на заднем плане этой битвы. Я не могу скорбеть. Внутри у меня нет ничего, кроме зависти. Мое сердце — камень. — Магни почувствовал, как она повернулась и посмотрела ему в лицо. — И я убью тебя, если ты снова заговоришь об этом.

Он усмехнулся и нашел в темноте ее руку.

— Ты знаешь, что я буду молчать, даже без твоих угроз. — Перевернув руку, чтобы она могла почувствовать его ладонь, он добавил: — Ты хочешь, чтобы я поклялся на крови?

Сольвейг не ответила, но снова перевернула его руку и просунула свои пальцы между его пальцами. Ей не нужна была кровь, чтобы знать, что он сохранит ее тайну.

Сольвейг была создана из величия ее родителей, но и Магни был создан из величия его. Он сам был способным и храбрым воином, хоть и знал, что его легенда не будет написана на поле боя. Его сила была в его видении.

Его родители были мудры. Его отец, ярл Леиф, был известным лидером — как на войне, так и в мирное время. Он был сильным и храбрым в бою, справедливым и вдумчивым ярлом. И искусным стратегом. О нем говорили как о человеке, который вел за собой людей и в битве, и в большом зале, ставя сердце на первое место, а разум — на второе.

Его мать, Ольга, не обладала силой тела, но была наделена сильным сердцем. Всю жизнь Магни жители Карлсы приходили к ней за утешением и пониманием, и она давала им это, черпая слова и мысли из своего внутреннего источника доброты и мудрости.

Магни всегда чувствовал, как бьются в его собственном два их великих сердца. Их сильные стороны придавали ему сил и заставляли чувствовать уверенность. Он надеялся, что когда-нибудь и Сольвейг почувствует нечто подобное и поймет, что наследие ее родителей — ее благо, а не проклятие. Они сделали ее такой, какая она есть, и она была прекрасна.

Но сейчас он чувствовал смятение своего друга и знал, что могло бы его облегчить. Пришло его время говорить.

— Никто не сможет усомниться в любви, которую ты питала к своей сестре. Никто не усомнится в этом, что бы ни говорил сейчас твой разум. Горе придет, когда настанет его черед. И, Сольвейг, твоя история только начинается.

— Бренне Оку Бога было пятнадцать лет, когда она спасла детей ярла. Вали Грозовой Волк разрубил человека пополам до того, как у него выросла настоящая борода. Мне почти двадцать лет, Магни. Что можно рассказать обо мне?

Магни хотел бы видеть ее, чтобы она могла увидеть его, но ему не нужен был свет, чтобы узнать лицо перед собой. Сольвейг была красива: светлые волосы матери, ярко-голубые глаза отца. Светловолосые и голубоглазые не были чем-то примечательным среди их народа; брюнеты или рыжие были более необычными, и все же красота Сольвейг была необычной. Она была самой высокой женщиной, которую он знал, выше своей матери и всего на несколько дюймов ниже его — а Магни был ростом с отца. У нее было развитое и сильное тело. Но черты лица были тонкими, почти эльфийскими — острый подбородок, изящный нос и рот с пухлыми и сладкими губами, какими создала их природа.

Его губы прикасались к этим совершенным губам трижды, но этих прикосновений было недостаточно

Их родители хотели бы, чтобы они поженились. Они знали об этом с детства, хотя ни родители Магни, ни родители Сольвейг никогда им об этом не говорили. Детство, проведенное в подглядывании