другом, с восторгом и ужасом предвосхищая другое. То самое, что мучило и жгло с первой встречи.

— У меня еще гимназия в голове сидит. Я даже серьезно не думала ни о какой профессии. Если честно — учиться терпеть не могу Больше прогуливаю. А на занятиях раньше так волновалась, что даже заикаться начала. Трудно мне все давалось.

— А я, кажется, с первого класса стремился к университету. Эти восемь лет учения! Сколько в них было нелепого и грустного и отчаянного для мальчишеской души, но сколько было радостного… Но зато и весна, весна и грохот в залах, гимназистки в зеленых передниках на бульваре, каштаны и май, и, главное, вечный маяк впереди — университет, значит, жизнь свободная. Понимаешь ли ты, что значит университет? Воля, деньги, слава, слава…

— Слава? Ты мечтаешь о славе?

— Еще как! Разве можно не мечтать о славе? Я непременно совершу нечто такое, что обо мне узнают все… Вон смотри, наши окна на втором этаже. Это странный дом, у него номер тринадцать, между прочим, с улицы он двухэтажный, а со двора — одноэтажный. За двором жуткий обрыв. А на первом этаже живет инженер с супругой, он хозяин этого дома.

Они вошли в темный подъезд и поднялись по лестнице.

— Тише… Уже поздно. — Миша открыл ключами двери квартиры. — Вообще-то все привыкли, что из наших окон допоздна грохочет хохот и музыка. Николай, мой брат, потрясающе играет на гитаре, Иван — самый младший — на балалайке. Сестры поют, музицируют… Домашний театр. Кто ты у нас будешь? — В центре полутемной гостиной у закрытого пианино Михаил обнял Тасю, вглядываясь в ее тревожное лицо. Сквозь тюлевые занавеси проникал свет фонаря, преображая комнату в таинственный грот или лунный сад — словом, во что-то совершенно оперное.

— Не знаю… Я… Я только раз выступала в благотворительном спектакле… Поставили любители «Жизнь за царя». Я мальчонку изображала: «Отво-ри-и-те! Добрый конь в поле пал, я пешком добежал. Отвори-и-те!» — Голос ее замирал. — И все…

— А я знаю! Знаю, кем ты будешь. — Прямо глядя в ее глаза, Михаил сказал раздельно, с нажимом на каждое слово: — Ты будешь моей женой. И в спектаклях, и наяву. Правда, в спектаклях я редко изображаю героев и принцев — ты будешь женой комика! Как жена Мольера.

— Мне кажется, ты жадничаешь. — Тася вывернулась из объятий. — Хочешь стать певцом, комиком, врачом, писателем — тебе придется менять профессии каждый месяц.

— Да! И во всех я достигну совершенства. Ведь рядом будешь ты.

Михаил зажег свечи в подсвечниках, по стенам и шторам побежали тени.

— Это наша печь, старенькая мебель, вытертый плюш и хромое кресло. Никаких ковров. Но пианино! Пианино непременно должно быть открыто. И на нем ноты! — Михаил поднял крышку, стал ворошить стопку растрепанных нот.

— Ты в самом деле собираешься петь? — удивилась Тася и вздрогнула от гулкого удара.

— Это часы! Почетный старик — все еще аккуратно ходит и каждые полчаса устраивает такой гром! Есть еще одни в маминой комнате, те нежные, тихонько наигрывают гавот.

— А что у тебя в комнате?

— Весь мир — мои книги и письменный стол под зеленой лампой. — Михаил распахнул портьеру, представляя Тасе небольшую комнату с узкой кроватью и письменным столом.

— Вообще-то здесь еще Николка и Ваня спят. Но их вместе с раскладушками на дачу вывезли.

Небольшая комната, постель под клетчатым пледом, полки до потолка, забитые книгами. Тася присмотрелась: Салтыков-Щедрин, Чехов, Бунин, Диккенс…

— И все можно брать? А у нас отец запирает шкаф на ключ. Когда он уезжал, я потихоньку таскала книги. Читала Гоголя, Арцыбашева, Тургенева, Некрасова.

— Все мои книги теперь твои! У нас все будет общее. А сейчас… — Он набрал полную грудь воздуха и выпалил: — Сейчас мы решим главное — как спать на узкой докторской кроватке женатому человеку. — Он лег на кровать и позвал: — Иди сюда!

— Прямо так? — Она взялась за пышный подол вечернего наряда.

— Да. Это самая верная и обязательная примерка, — он лег на бок и протянул руки, — иди сюда!

— Тася прилегла на самый краешек, спиной к нему и поджала ноги. Тела сближались, размягчаясь, как воск, и вот они сомкнулись — Тасина голова на Мишином плече, и вся она поместилась в выемке его бережливо согнувшегося тела.

— Так мы и родились где-то там, на Большой Медведице.

— И всегда будет так… Только… — Тася повернулась на спину и коснулась его губ. — Только, пожалуйста, пусть у доктора будет кровать пошире…

Одежда на полу, на спинке кресла белеет крахмальная рубашка в соседстве с Тасиной блузкой. Сама она нага, коса рассыпана русой волной.

Они разомкнули объятия, подставляя легкому ветерку, влетающему в распахнутое окно, влажную кожу.

— Луна огромнейшая! — Тася вскочила, тонкая, голубая, в серебристой гриве разметанных волос. — Знаешь, она бежала за поездом, все время глазела на меня и обещала: «Тебя ждет он!» Правда-правда!

Тася присела на широкий подоконник, обняв колени руками и подняв лицо к луне.

— Я счастлива. Спасибо тебе, — сказала бледному лику, стыдливо прячущемуся за прозрачное облако. — А звезды, звезды! Огромные… и миллионы, наверно! Медведицу я вижу! Ковшик — семь ярких звезд. Ты думаешь, она о нас знает?

— Звезды знают все. — Миша сел рядом.

— Все-все? И что будет?

— Все. — Он обнял Тасю, в поцелуй бросились как в омут. — Они знают, как я тебя люблю.

— А Луна все про меня знает. Вон вся в светлом кругу' и улыбается. Как я тебе.

— Ай, Тасяка! Сегодня же весеннее полнолуние! — Михаил вскочил. — Совершенно отлично! Вот видишь, все за нас.

Он принес вино и протянул Тасе бокал с едва просвечивающим гранатом темным напитком. — Случилось то, что предначертано. Я знал это с самого начала. Теперь мы муж и жена. — Он поцеловал ее сладкие губы. — У нас будет верная, вечная, настоящая любовь. Звезды смотрят на нас, они не подведут.

Тася строго добавила:

— Я думаю, нет, уверена — настоящая любовь может быть только одна.

Михаил рассмеялся:

— Одна! А вот заболей я сейчас или попади под лошадь, ты останешься одна куковать до самой старости?

— Глупости спрашиваешь, Миша — Тася нахмурилась. — Я не останусь одна — просто меня уже не будет. Застрелюсь или приму яда.

— Стоп! Прочь, прочь гадкие слова. Я буду жить вечно. А ты вечно будешь манить меня, зеленоглазая Маргарита. Ты похожа на ведьму, приманила — и я погиб. Сидишь такая вся серебряная и невесомая, словно вот-вот полетишь. О бедный наш инженер Листовничий! Он частенько возвращается за полночь из шахматного клуба. Увидит тебя