На лестнице раздаются шаги, медленные и уверенные, и при их звуке из груди мальчика вытекает маленькая тень.

Брут.

Его щенячья версия, но он также меньше, менее силен, чем я когда-либо видела его, просто крошечное облачко дыма.

Дверь снова открывается, и его мать входит в комнату, оглядываясь по сторонам, пока ее взгляд не падает на него.

Она не выглядит обеспокоенной его страданиями. Она не пытается утешить его и вообще никак не реагирует на его ужас. Моя собственная мать из кожи вон лезла бы, чтобы добраться до меня, прижать меня к себе и качать, пока не залечит каждую маленькую ранку на своем драгоценном ребенке.

Мать Нокса даже не замечает, в каком состоянии находится ее сын.

И именно тогда, когда я думаю, что хуже уже быть не может, она говорит. — Иди сюда, Привязанный. Пора спать.

Привязанный.

Это слово входит в мое сознание, как пуля, проделывая дыру во всем, что, как мне казалось, я знала об этой семье и странной динамике Дрейвенов, потому что это слово произносится только между Связными. Между любовниками.

Какого хрена она его так называет?

Я смотрю на Брута, его пустые глаза устремлены на мальчика в ожидании команды, и в какой-то момент я думаю, что, возможно, Нокс скажет ему сделать выпад. Он должен. Щенок должен защитить маленького мальчика, потому что не может быть, чтобы тонущее чувство в моем нутре было ложным, как бы сильно мне ни хотелось в это верить.

Привязанный.

Мать Норта сказала: «Что ты делаешь с мальчиком».

Она не могла быть… со своим собственным сыном.

Но она была.

И я вынуждена наблюдать за всем этим.

Каждым моментом, каждой травмой и каждой тошнотворной секундой, пока Уильям Дрейвен не приходит на зов, и Норт Дрейвен не выясняет все. Его собственные бешеные теневые создания разрывают растлительницу на части.

Уже это воспоминание я смотрю с открытыми глазами и порочной гордостью за своего Привязанного, даже когда мое сердце обливается кровью за маленького мальчика с ореолом темных кудрей на его драгоценной голове.

Глава 3

Нокс

Я просыпаюсь в машине.

Трудно объяснить, где именно в машине я нахожусь. Все места уже заняты, и у меня нет тела, но я знаю, что мое сознание существует где-то в пределах автомобиля. Мне следовало бы беспокоиться о том, как, черт возьми, я сюда попал и где мое физическое «я», но у меня нет никаких сомнений в том, что я должен быть именно здесь.

Здесь я в безопасности.

Я никогда раньше не чувствовал такой безопасности, такой степени правильности и удовлетворенности.

Немного придя в себя, я оглядываюсь вокруг. Я узнаю только одного из присутствующих, и даже тогда для меня становится шоком, что моя Связная выглядит такой юной и такой… хрупкой. В ней еще нет той упрямой силы, которой она сияет, маленькая девочка все еще не испытана и цельна, нет тех трещин и отколовшихся кусочков, которые она носит так беззаботно.

У нее также черные волосы.

Это первое, что бросается мне в глаза, тот факт, что обычно серебристый ореол вокруг ее лица такого же темного цвета, как и у меня. В ее глазах также присутствует некая невинность, которая делает очевидным, что я попал в ее воспоминания, события, которые произошли задолго до того, как она была захвачена Сопротивлением.

Что-то важное меняется внутри меня.

То, в чем я никогда больше не смогу сомневаться, потому что это чувство безопасности просачивается в мои кости, согревая меня изнутри. Неважно, как сильно мой разум хотел бы воспротивиться этому, подвергнуть сомнению и проделать в этом дыры, с душевной связью не поспоришь.

Сейчас она ничего не могла скрыть от меня, как бы ни старалась, и все, что я могу чувствовать, это то, насколько она мне подходит. Создана для меня. Словно мы были высечены из одного камня и разделены, чтобы ходить по земле в поисках друг друга. Все чувства, за которые я ненавидел своего брата и лучшего друга, все они разом захлестывают меня.

Я не знаю, что делать с ними, поэтому сосредоточиваюсь на том, что могу извлечь из этого воспоминания.

Олеандр плачет.

Это слезы злости, из тех, когда внутри тебя бурлит разочарование, и, не имея другого выхода, единственным способом выпустить его наружу становятся беззвучные потоки соленой влаги по щекам. Она не произносит ни слова, хотя женщина, сидящая в машине рядом с ней, пытается с ней заговорить. Очевидно, что это ее мать: с какой нежностью она гладит Олеандр по щеке, с каким теплом и лаской, совершенно чуждыми мне.

Олеандр не вздрагивает и не уклоняется от проявления привязанности, хотя я могу сказать, что ее недовольство направлено непосредственно на мать. Что-то случилось, чтобы они все оказались в этой машине, что впоследствии разбило сердце моей Связной.

Защитный порыв в моем нутре — чужд мне и вызывает глубокую тревогу.

Все мужчины, сидящие в машине, напряжены. Они окружают Олеандр и ее мать защитным кольцом, каждый из них постоянно бросает взгляды в их сторону, как бы проверяя, как они. Именно так выглядит настоящая группа Привязанных, здоровая и любящая.

Однако что-то здесь не так.

Водитель частенько поглядывает в зеркало заднего вида, как будто высматривает, не следует ли кто-либо за ними, а мужчина на пассажирском сиденье с ноутбуком на коленях едва ли концентрируется на данных и финансах перед ним. Его взгляд продолжает блуждать где-то между дорогой перед нами и боковыми зеркалами. Все они сидят как на иголках, словно готовясь к нападению.

Олеандр не замечает опасности, в которой они находятся. Я никогда не спрашивал ее, когда ее узы активизировались и начали говорить с ней, и Норт никогда не упоминал об этом, но очевидно, что сейчас их нет здесь, в машине, с нами.

Олеандр была бы готова к удару внедорожника в бок машины, если бы это было так.

Ее крик эхом отдается в моем сознании, и мне больше не нужен шепот моих влюбленных уз, чтобы понять, что это поистине душераздирающий звук.

Я уже знал, что ее мать и отцы погибли в автокатастрофе, организованной Сопротивлением, так что это не является для меня чем-то шокирующим.

А вот узы Олеандр, проявляющиеся и вырывающие души у всех в радиусе десяти миль, включая всю ее семью, — это да.

* * *

В палатке жарко.

Воздух влажный, пот стекает по лицу Олеандр, когда она безучастно смотрит на окружающие ее холщовые стены. Она прикована к стулу техническими