А вот я, между прочим, вполне себе княжна, и значит, в этом смысле в царские невесты гожусь! – заявила тут Юлька. – Никто не знает какой-нибудь хитрой магической техники, чтобы годик к возрасту накинуть?

Ответом ей был новый взрыв смеха, но, вопреки обыкновению, мелкая ничуть не обиделась. Может, на такую реакцию и рассчитывала? По крайней мере, смотрела девочка при этом на Светку, а та робко улыбнулась – кажется, впервые с момента, как жандарм вручил ей приглашение на бал.

Глава 4

в которой я ищу книгу

Следующее утро выдалось студеным – хотя, казалось бы, март месяц на носу! Несмотря на закрытие Школы, в общественных местах нам, курсантам, по-прежнему полагалось находиться в ее синей униформе – что, кстати, лишний раз намекало, что вопрос с нашей крымской alma mater далеко не решен окончательно. Вот только зимних шинелей нам в Таврике за ненадобностью не выдали, и сейчас по московскому морозцу я был вынужден шагать в одном мундире. Приходилось на ходу греться магией – а что делать?

У спутниц моих таких проблем не было: Светка уютно укуталась в пушистую соболью шубку, на Юльке же была длинная, до пят, рыжая дубленка с огромным отороченным мехом капюшоном, делавшая мелкую похожей на этакую лисичку-фурри.

От Мясницкой до Брюсова переулка, в котором стоял особняк покойного Огинского, мы дошли минут за двадцать пять. Перестраховались, и сильно: на месте оказались почти за полчаса до полудня. Пришлось убивать время бесцельным хождением туда-сюда, как лиса на виноград облизываясь на темные окна двухэтажного дома, спрятавшегося в глубине голого по зимней поре садика.

Без шести минут двенадцать на своем крытом казенном «Москвиче» подкатил Петров-Боширов. Не останавливаясь, въехал в распахнутые ворота – сами мы в них входить до сих пор не решались, держась улицы – и остановился у крылечка. Поняв, что так было можно, мы трое поспешили туда же.

– Крепость не забыли? – осведомился у меня выбравшийся из манамобиля жандарм после формального обмена приветствиями.

– Обижаете, господин ротмистр! – я приложил руку к груди, где во внутреннем кармане кителя у меня лежал новенький документ на владение особняком.

– Можете не доставать, – остановил меня Петров-Боширов, должно быть, решив, что я собираюсь извлечь бумагу на свет. – Достаточно того, что она при вас.

– При мне, – зачем-то снова подтвердил я.

– Вот и хорошо. Тогда поднимаемся на крыльцо.

– До полудня еще четыре с половиной минуты! – заметила Светка, в очередной раз козырнув перед жандармом владением базовыми магическими техниками.

– Я знаю, – кивнул тот. – Соваться внутрь мы пока и не станем. Только приготовимся.

Мы чинно взошли по обледенелым ступенькам.

– Молодой князь, вы, разумеется, идете первым, – проговорил ротмистр, останавливаясь у входной двери. – Когда переступите порог, под потолком должен зажечься свет. Сие будет означать, что ваши права признаны. Тогда мы к вам и присоединимся.

– Добро, – обронил я.

Три минуты прошли в молчании – сперва более или менее расслабленном, но под конец уже определенно напряженном.

– Тридцать секунд, – предупредила меня Светка, первой его нарушив.

– Да, спасибо, я слежу…

Ровно в полдень я – почему-то магией, а не рукой – толкнул дверь. Та послушно отворилась, и я шагнул внутрь.

За время моего, почитай, полугодового здесь отсутствия в передней особняка мало что поменялось. Та же расписная плитка на полу, та же пара массивных сундуков, одинокая медная вешалка, широкая лестница на второй этаж… Вот только высокое зеркало, за которым, как я знал, пряталась дверца на кухню, помутнело, будто бы утратив всякое желание отражать печаль запустения, наполнившую дом, да до кучи еще и треснуло от угла до угла.

Однако взгляд мой остановился вовсе не на этой, по-своему, наверное, символичной картине – как магнитом его притянул к себе тонкий шелковый шарфик, одиноко ниспадавший с медного рожка вешалки. Каким-то образом я сразу понял, что это Надин – хотя не мог бы припомнить его на ней. Ключ весть, когда она его здесь оставила – может, во время нашего ухода с вещами в Федоровку, а может, и раньше – просто я не замечал, не придавал значения…

В груди у меня разом затянулся тугой узел, дыхание как отрезало. Силясь ухватить хоть толику воздуха, я нелепо распахнул рот, словно выброшенная на берег рыбешка… В этот момент под потолком комнаты внезапно вспыхнул яркий свет. Всего на долю секунды – и погас. Снова было зажегся – и тут же опять потух. В следующий миг что-то грубо рвануло меня за шиворот, выдернув через дверь обратно на крыльцо – прямо на Юльку. Взвизгнув, мелкая испуганной зверушкой отскочила в сторону.

– Что случилось? – ахнула, бросаясь ко мне, Светка.

Ответил ей Петров-Боширов:

– Сами изволили видеть, сударыня, как повел себя свет в доме. Я счел за благо вернуть молодого князя назад.

Так вот кто меня вытащил из дома за шкирку магией!

– Следовало, конечно, с сего начать… Что ж, моя ошибка. Покажите-ка мне еще раз крепость, сударь! – потребовал у меня между тем жандарм.

– Вот… – не без удивления обнаружив, что могу не только дышать, но даже разговаривать, я нащупал в кармане документ и протянул его ротмистру.

– С виду все в порядке… – пробормотал Петров-Боширов после полуминутного изучения казенной бумаги.

– Может, охранные артефакты заглючило? С ними такое бывает, китайские же! – подала голос Юлька.

– Заглючило? – хмыкнул жандарм, смакуя сестренкино словечко. – Может, конечно, и заглючило… Но вернее иное. Молодой князь, ваш новый фамильяр при вас?

«Ди-Сы?» – на пробу окликнул я духа.

«К вашим услугам, сударь».

– Да, – подтвердил я. – При мне.

– Тогда, вероятнее всего, дело в нем – присутствие «паука» порождает помехи, которые сбивают с толку защиту дома. Прошу прощения, сие снова мой просчет – что-то их у меня многовато с утра… Попросите фамильяра до поры остаться на крыльце – и войдите в дом еще раз. Если что, я вас снова подстрахую.

– Хорошо, – кивнул я.

«Ди-Сы, будьте так любезны обождать снаружи», – велел затем духу.

«Как прикажете, сударь».

Со второй попытки свет в передней вспыхнул сразу, едва я переступил порог – да так и остался гореть, ярко и ровно.

– Вот так-то лучше! – послышался у меня за спиной довольный голос офицера. – А теперь, сударь,