В голове у Фароса стучали молоты, над головой пронзительноскрипела на ветру ржавым металлом полуразвалившаяся вывеска «НочлегаПретендентам», добавляя страданий измученному мозгу.

— Великий Саргоннас… — еле ворочая языком, пробовалпомолиться минотавр Богу, который не так давно отдал жизнь за его племя. —Даруй мне шанс добраться до кровати, пока не хватился отец… А если можешь… тосотвори чудо…

Большая улица, ведущая от таверны, выходила на площадь сгрязным, едва живым фонтаном. Когда-то на его вершине гордо стоял воин,вскинувший над головой секиру, но теперь половина лезвия обрушилась, да и весьмонумент сильно пострадал от вандалов. Под ступнями статуи головы двух каменныхдраконов слабо сочились мутной водой, а остальные четыре выплёвывали неравномерныеструйки зеленоватой влага.

Однако Фарос с наслаждением засунул голову под истёртыечелюсти, позволяя ледяной воде остудить пожар в мозгу. Вонючая струйка оченьслабо помогла, но Фарос потряс головой, уверяя себя, что ему стало лучше. Оншумно фыркнул и шатаясь доковылял до своего коня, привязанного неподалёку.Красавец-конь, вымуштрованный для боя, прекрасно знал вкусы и маршруты хозяина,как в «Ночлег Претендента», так и домой. Фарос влез в седло и навалился на шеюживотного.

— Давай… — пробормотал он, и конь, как и тысячи раз доэтого, послушно затрусил вперёд.

Едва пребывая в сознании, Фарос мало обращал внимания на то,что творится по сторонам. Его не заинтересовала ни странная темнота на улицах,ни отсутствие часовых, ни тишина в имении, к которому он подъезжал, и хозяиномкоторого был его отец — не кто иной, как младший брат императора.

Градис Эс-Келин никогда не был в тёплых отношениях симператором, но его статуса хватало для того, чтобы иметь огромную трёхэтажнуювиллу, окружённую роскошным парком с небольшим озером. Вдоль аккуратных дорожекстояли фигурные деревья, плод неустанной заботы садовников и предмет особойгордости Градиса. Мало кто в столице мог превзойти его по богатству и роскоши.

Но если седока давно ничего не интересовало, конь замечалвсе. Он постепенно замедлял ход и наконец остановился, нервно подёргиваяхвостом. Фарос пьяно огляделся, тараща налитые кровью глаза.

— Ну, что встал? — требовательно Спросил он у животного. —Пошёл!

Даже для столь позднего часа вилла была тиха, слишком тиха,смертельно молчалива, не горело ни одного огня, если не считать странныхпляшущих бликов в нескольких верхних окнах.

— Пожар?!

Фарос больше удивился, чем испугался. Его первым движениембыло развернуть коня и поскакать обратно в таверну, но он одумался и послалскакуна к начинающему полыхать дому. Проехав вдоль забора, Фарос заметилнесколько вооружённых секирами фигур, стоящих поодаль и наблюдающих за зданием.Он придержал коня, укрывшись за ближайшим густым кустом, и внезапно понял, чтоего напугало: все минотавры ни капельки не волновались по поводу творящегося;перед ними, наоборот, они смеялись и хохотали, хлопая друг друга по спинам.

Проехав чуть дальше, Фарос остановился у пролома, причинённогонедавним штормом, слез с коня и перевалился через разрушенную ограду.

Вытащив меч, минотавр осторожно начал приближаться когромному зданию. Он знал, что внутри вилла украшена редкими сортамидрагоценного дерева и тончайшими тканями и гобеленами. «Вся эта драгоценнаяутварь стоит безумных денег да ещё в придачу и великолепно горит, — раздумывалон по пути. — Каменные стены огонь не тронет, но все убранство и перекрытиявспыхнут в один миг, так, что и не потушишь».

Подобравшись к двери чёрного хода, Фарос часто заморгал —отсюда уже ощутимо тянуло едким дымом и гарью. Тут же лежали первые трупы слуги охраны, утыканные стрелами. Двое из них показались Фаросу знакомыми, онпригляделся и вздрогнул — это были его кузены из отдалённой провинции, нанятыетолько за мастерское владение мечом. Оба были убиты безжалостными ударами вспину. Минотавр ощутил, как последние следы хмеля выветриваются из его головы.

— Отец! — закричал Фарос, забыв об осторожности. — Мать!

Только нарастающее потрескивание огня было ему Ответом.

— Креспос! — уже тише позвал он старшего брата. — Где вывсе?

Никто не отозвался. Фарос в ужасе ковылял мимо все новых иновых трупов, облачённых в чёрно-красные килты клана Келинов, но никого изродичей не нашёл.

Он метнулся наверх — роскошная лестница из цельного кедрабыла безжалостно изрублена, перила сломаны, вокруг на толстом красном коврележали трупы убийц и воинов личной стражи Градиса. Фарос пошёл вперёд, закрываялицо от дыма, и споткнулся о тела брата и сестры. Тало был на два года моложе,и когда ему перерезали горло, он, видимо, так и не понял, что это смертельно…Ресдиа, маленькая сестричка, что с таким восторгом слушала его рассказы оночных похождениях, теперь лежала полуодетая, с выпавшим из руки детским мечом.Убийцы буквально изрубили её в куски, словно перед ними был свирепый воин.

Отшатнувшись от мёртвой пары, Фарос наткнулся на мать. Онзашатался и с криком рухнул на колени рядом. Вокруг неё лежали чёрные трупы —прежде чем смертельный удар секиры отнял жизнь его матери, подохли трое убийц.Фарос прижал мать к себе и счистил кровь с запятнанного лица…

Внезапно раздался зловещий скрип, затем грохот — третий этажстремительно обрушивался, грозя похоронить уцелевшего Эс-Келина в огненноймогиле, вокруг взлетали снопы искр и обломки досок, горький дым выедал глаза.

Загнанно оглядываясь, Фарос заорал:

— Креспос! Отец! Кто-нибудь! — Жара становилась невыносимой,и минотавр понял, что ещё немного, и он изжарится. — Отец! Кре…

Ему послышалось, что кто-то ответил. Дым стал таким плотным,что едва можно было разглядеть вытянутую руку, слезящиеся глаза жгло, лёгкиепылали, воздуха не хватало, но Фарос на ощупь двинулся вперёд и через несколькошагов упёрся во что-то мягкое.

Он сморгнул слезы и закричал — прямо напротив стоял брат,пришпиленный к стене тяжёлым копьём. Креспос, старший и любимый сын Градиса,обожаемый и возвеличиваемый брат, единственный из Дома, кто умел держаться сдостоинством благородного лорда. Удар был слишком силён. Фарос не выдержал изарыдал, уткнувшись в залитую кровью грудь Креспоса.

Мать, оба брата, сестра…

Внезапно рядом в дыму кто-то закашлял. Поражённый, Фаросприслушался. Он едва мог дышать, но с трудом проскрежетал:

— Кто… Отец?