разжимать капкан. Желание жить толкало его на эти жалкие попытки, хоть Иван и не мог осознать этого тогда. Недалеко прозвучал шелест травы и мха. Кто-то шел по лесу, хрустя ветками под ногами. Мальчик чувствовал в этом звуке человеческий шаг. Иван не мог знать, что это Рита нашла его и теперь спешила на помощь, — откуда? Вся его жизнь в тот момент сосредоточилась на чугунном монстре, разрывавшем его мышцы и связки. На уровне инстинктов к нему пришло осознание, что нужно кричать, звать на помощь, и он закричал.

— Помогите мне! Кто-нибудь, мне больно! — этот жалобный вопль был наполнен необычайной силой, несвойственной тихому, мягкому голосу мальчика. Сейчас Иван больше походил на зверя, чем на человеческого ребенка.

Рита не в первый раз вызволяла несчастных из капкана, правда, обычно это были лесные жители — звери, попадавшие в ловушки бесчестных людей. Только вот теперь в ловушке оказался Иван, чья нога выглядела страшно. По его голени стекала темная кровь, напоминавшая густое вишневое варенье. Мальчик вызывал у Риты чувство жалости, но как только она удостоверилась, что он капкан поддается, страх за его жизнь сменился равнодушием. Она принялась выполнять знакомые действия почти машинально, почти не заглядывая в большие испуганные глаза сына. Он же не спускал взгляда с ее сосредоточенного мрачного лица. «Ангел, не иначе» — думал мальчик. Иван видел в матери не женщину, стоявшую в шаге от полного безумия, а божество, снизошедшее до помощи такому жалкому существу, каким он себя ощущал. Мальчик возносил Риту выше самого Бога, в существование которого он не совсем верил, когда она изредка обращала на него внимание. Теперь он даже был рад, что попал в капкан и чуть не потерял ногу, что из нее течет ручей крови. Всё ради любви его прекрасной и великодушной матери. Иван с нескрываемой радостью повис на ее руках, как половая тряпка, и прижался к ее груди. Рита переносила его через коряги на своих крепких, жилистых руках, а когда уставала — тащила за ворот рубахи, подпирая слабую спину сына боком.

В деревне мальчику быстро помогли. Владимир позвал на помощь единственную медсестру, которая жила в самом центре поселения. Это была старая тучная женщина, лицом походившая на бульдога. У нее были вздернутый, вечно подтекающий нос и маленькие узкие глазки, приводившие детей в ужас. Медсестра квохтала над Иваном, не переставая плеваться ругательствами в сторону Риты, решившей не присутствовать при мучительном спасении ноги ее сына. Тучная медсестра большими потными руками наложила швы на голень мальчика, предварительно искупав его ногу в зеленке. Мальчик думал, что не переживет этой процедуры. Когда она наносила адскую жижу по краям его открытой рваной раны, Иван едва не терял сознание от боли. У него закатывались глаза и дрожало все тело, он ослабевал и растекался по кушетке, а затем снова бился, будто ошпаренный кипятком. Все это время Владимир сидел на краю больничной койки и тяжело вздыхал. Он искренне боялся, что внук потеряет ногу и, как и он сам, не сможет с былой прытью исследовать мир. Старик смотрел на Ивана с жалостью, а когда их взгляды пересекались, то Владимир неловко улыбался в ответ на мольбу о пощаде в глазах мальчика. Больше он ничем не мог его подбодрить, хотя с радостью бы принял всю его боль на себя.

Рита сидела на холодных бетонных ступенях, свесив ноги с порожка. Она не обращала внимания на что-то конкретное, бесцельно переводя равнодушный взгляд с одного камня на другой. Маленькие камушки и большие валуны служили неким украшением цветочных клумб, окружавших странные домишки с кривыми крышами. Центр деревушки был выстроен в форме полумесяца, замыкаясь с обеих сторон на больничке. Вокруг домов раскинулись сады из крепких приземистых яблонь, скрывавших за собой хлопоты хозяйских дворов. Кто-то ограждал свой дом забором из деревянных кольев, опасаясь хищных зверей и диких собак, другие же наглухо закрывались в яблонях, видимо, избегая излишнего внимания. Из одного из таких дворов выползла рыжая кошка и, гордо подняв хвост, зашагала к Рите. Холеная питомица вилась у ног женщины, вопрошающе заглядывая ей в глаза.

— Чего ты от меня хочешь, а? Нет у меня еды, — почти шепотом заговорила Рита.

Однако кошка не переставала жаться все ближе, подставляя человеческим рукам свою густую лоснящуюся шубку, будто замоченную в масле. Женщина улыбалась упорству животного и вскоре сдалась. Она окончательно смягчилась, посадила кошку к себе на колени и, ласково приговаривая, начала гладить ее от ушей и до самого хвоста. Та же, добившись внимания к своей великолепной персоне, охотно переворачивалась на бок и лениво вытягивала лапы, обнажая длинные острые коготки. В горле кошки клокотало довольное мурчание. Она щурила раскосые глаза и подергивала длинным хвостом-метелкой, в котором застрял репей. Рита, заметив это, осторожно раздвинула рыжий мех и в считаные секунды выдрала заразу. Кошка, конечно, высказалась на этот счет, с нетерпимостью и искренним недовольством отталкивая от себя уже не такие приятные кожаные человеческие руки. Она даже попыталась укусить Риту за палец, но промахнулась, разочарованно фыркнув. Вскоре ей и вовсе надоело жужжащее над головой неразборчивое мычание женщины, что позволило рыжей резко спрыгнуть на землю и, вздернув хвост трубой, побежать в соседний двор на свидание с черным котом, поджидавшим плутовку на плетеном заборе.

— А все-таки всякая животина хочет доброго к себе отношения, — проговорил Владимир, становясь рядом с дочерью и закуривая сигарету.

— Может, оно и так… Как он? — решилась спросить Рита, выдержав паузу.

— Спит, изнемог. Авдотья Петровна сказала, что ходить будет. Обошлось, схватись капкан чуть выше — и наверняка раздробил бы кость. Ты, Рита, лучше бы за ним смотрела, он у тебя взбалмошный. Как в голову что ударит, так и все.

— Я его с собой не звала, сам метнулся. Что ж мне теперь, как наседке, над ним сидеть безвылазно? Нет уж, увольте! — раздраженно отрезала женщина, хрустя костяшками рук. Губы ее искривились.

— Не рычи. Он все в рот тебе смотрит, а ты молчишь, морозишься. Он же твой родной сын, что стряслось? — рука старика начинала слегка подрагивать, будто от озноба. Владимир нутром чуял неладное и все еще ждал откровений со стороны дочери.

Лицо женщины залилось краской, загудело в ушах. Она вдруг съежилась, как натянутая пружина, и с силой схватилась руками за порожек. Рита вдавилась в холодные ступени, ведя себя как загнанный зверь. Хотелось ответить злобно и резко, но язык не поворачивался, а слова, как назло, встали поперек горла. По всему телу волнами растекалось отторжение. Женщина