– Да кабы я не знал, какой ты у нас оболтус, слезы бы не лил, – возразил дед Егор.

– Чего-о?!

– Того. Ты же вон шалопай, хоть и взрослый. Суешься куда не следует. Максим вон поосторожней тебя будет. Сильный, спортсмен. А ты чего, не дай Бог в топь ввалишься, и поминай, как звали!

– Ну все, дед! – разозлился Ванька. – Хорош уже из меня дурачка-то делать. Что я, маленький? Сам о себе позабочусь. У нас вон, есть провожатый. Хоть и блаженный немного.

Мы посмотрели на Никиту, мирно беседующего с бабой Дусей за чашкой чая.

– Он хороший парень, – сказал я, – ты это зря. Каждому свое. Не всем же железо в зале тягать.

– В общем, так, сынки, – заключил дед Егор, – двое суток я вас жду, но, ежели вовремя не вернетесь, как хотите, всю деревню на ноги подниму, спасателей вызовем.

– Идет, дед, – закатил глаза Ванька, – вызывай, кого хочешь. Только раньше времени-то не гоношись. Нам лишние проблемы не нужны.

***

Ужинали мы во дворе, сидя в летней кухне. Баба Дуся воодушевленно хозяйничала за столом, стараясь посытнее накормить каждого из нас, а, в особенности, Никиту.

– Кушай, кушай, Никитушка, – приговаривала она, – смотри, худой какой, будто не кормят тебя вовсе. Угощайся. А я еще картошечки принесу!

Никита смущенно улыбался и благодарил ее за хлебосольство. Вся эта суета проходила мимо меня, потому что мысли мои были полностью заняты предстоящим походом в лес и, собственно, исходом сего предприятия. Видения, к счастью, не повторялись, но было очень тяжело на душе, словно в предчувствии чего-то плохого. Я всячески гнал от себя негативные мысли. Получалось так себе.

Внезапно взгляд мой упал в угол летней кухни, и я только сейчас заметил, что там висит какая-то икона. Я встал и подошел поближе, чтобы рассмотреть ее. Икона явно была очень старая. Потемневший лик наполовину стерся, но все же изображение имело свои очертания. Какой-то странной, непривычной показалась мне эта икона. Вроде бы, в церквях я видел такие же, а все же нечто незнакомое читалось в ней. Она была простая, без оклада, будто нарисованная на дереве.

– Дед Егор, а что это за икона? Не помню ее у вас.

– Да что ты, сто лет уж висит тут! У нее история, знаешь, какая? Сама она нас нашла, икона эта.

– Как так?

– Да вот так, раритет! – ухмыльнулся Ванька. – Дед ее в свое время на болоте нашел.

Никита встал со своего места и тоже приблизился к иконе, чтобы хорошенько рассмотреть.

– Давно это было, – сказал дед Егор, – я еще молодой был. Слегка заплутал в лесу-то, по болоту кружил, а дело к вечеру шло. Ну, думаю, ночевать в лесу придется. Присел закурить на пенек. Окурок затушил, да, чтобы не бросать в лесу-то, не сорить, решил в пень его затолкать. Пень трухлявый был наполовину. Смотрю – там как будто норка какая. Что меня дернуло? Я руку-то туда сунул, чувствую, лежит там что-то. Вытащил, смотрю: сверток, тряпицей что-то обернуто. Развернул, а это икона. Старая вещь. Думаю: ну, сам Господь Бог мне ее послал. Значит, из леса выберусь. И то правда: покружил, походил, да на тропку-то знакомую и вышел. Вот так-то. А икону эту домой принес, мы ее с бабой Дусей сохранить решили. В доме-то не повесили, уже были образа. Решили в летнюю кухню пристроить, тут и висит она, спасительница моя, много лет уж. Потом кухню перестроили, но ее снова повесили сюда. Защищает она нас.

– Никогда у вас этой иконы не видел, – медленно проговорил я.

– Так, не замечал просто! Вы же, мальчишки, всегда другими делами интересовались. Где вам на образа-то смотреть? Это дело с возрастом приходит. Я после того случая вновь уверовал. Есть Он, Всевышний. Есть и нас на путь истинный наставляет.

Ванька пропускал это мимо ушей, уплетая за обе щеки бабушкину стряпню. Никита же слушал внимательно и даже перекрестился.

– А можно, дед Егор, – тихо сказал я, пока отсутствовала баба Дуся, – мы эту икону с собой завтра возьмем? Может, и нас она приведет, куда нужно.

Дед Егор немного удивился, но с готовностью закивал.

– Так… берите, ребятки, конечно… даст Бог, оберегом вашим будет. Только я потом ее вам сниму, когда Дуся не увидит… не нужно ей знать, что какие-то опасности вас подстерегают.

– Никаких опасностей, дед, – уверял Ванька с набитым ртом, – ты сам-то не нагнетай. Все нормально будет.

Дед Егор перекрестился еще раз перед образом, а я вернулся на свое место, снедаемый чувством непонятной тревоги.

***

– Кладите, кладите пирожочки с собой, сынки, – приговаривала утром баба Дуся, собирая нас в лес.

Накануне она специально ради нас напекла пирожков с капустой и мясом. Мне было больно смотреть на наивную старушку, пребывающую в неведении относительно всего происходящего. С улыбкой и заботой она заворачивала нам в рюкзаки свертки с пирожками, укладывала яблоки и отварную картошку «в мундире».

– Молочка бы дать, да, боюсь прокиснет, день-то жаркий вроде будет.

– Хватит, бабуль, мы воды возьмем, – приобнял ее Ванька.

– А как же, огурчиков еще. Вот, только с грядки собрала.

– Ба, да мы не на неделю собираемся, вернемся скоро! Хорош нам пихать.

– Ты, Ваня, не спорь. За целый день в лесу знаешь, как аппетит разыграется! До вечера далеко.

Баба Дуся свято верила, что к вечеру мы уже будем сидеть в гостях у Никиты в соседней деревне. В подобных случаях даже хорошо, когда старики чего-то не понимают. Это ограждает их разум от излишних тревожных мыслей.

Один дед Егор ходил, как на иголках. Он снабдил нас троих всем необходимым. Мне достались вообще шикарные рыбацкие бродни до пояса на подтяжках. Размер был на ноге как влитой. Для похода по болоту – самое то. Ваньке дед принес резиновые ботфорты, тоже из своих рыбацких запасов. Где-то откопали ему и непромокаемые штаны. Никите, самому худому из нас, дед Егор отыскал ботфорты поменьше, и то пришлось ему надевать две пары носков, чтобы обувь не болталась на ноге. Да, думалось мне, отчего же люди, столь духовно развитые, как Никита, всегда оказываются такими хрупкими физически? Странное нарушение равновесия.

Дед Егор засунул нам в рюкзаки по паре банок консервов и незаметно, чтоб не заметила баба Дуся, вложил в мой рюкзак сверток с иконой из летней кухни.

– Головные уборы взяли?

Ванька, которому явно надоела суета со сборами, закинул за спину рюкзак и вышел из дому.

Во дворе дед Егор тихо спросил у меня: