Отец приехал лишь в день похорон, утром. Анна была подле меня две ночи и два дня. Глаза бабушки и сестры не просыхали от слёз.

Отец оставался твёрдым, он не плакал. И лишь когда стали выносить гроб на улицу, с его уст слетела фраза: «Это мне в наказание! Прости меня, сынок…» Тогда я не понял, почему в наказание?.. Но отец, видимо, знал…

Надо мной совершены были все необходимые обряды…

Когда священник читал надо мной молитвенные песнопения, его слова были для меня целительным бальзамом, ведь предназначались они мне. Я не знал старославянского языка, да в этом нет особой нужды, важен их смысл, а не произношение. Я не отдавал себе отчета, чем именно, но они успокаивали меня, несли утешение. Я внимал гласу священника, и мои мысли светлели. А когда он ходил по комнате с кадилом в руках, и запах ладана наполнял всё пространство, мне становилось легче от того, что метавшиеся вокруг меня тени отступали…

Постепенно пришло сознание, что «меня» — того похоронили, а этот — «я» продолжал жить. Я понял, что перешагнул грань, которую называют «смерть».

Я также приобрёл знание, что эта смерть даёт и рождение одновременно. С потерей плотного тела приобретается свобода души. Но понятие свободы относительно, здесь есть свои условности и законы, нарушить которые невозможно. Конечно, переступить дозволенное можно, запрета нет, только сделать это трудно… Трудно потому, что знаешь, что нарушение дозволенного принесёт!

Если человек за маской лица может скрыть истинные мысли и чувства, дух же, скрывая их, деградирует, что отражается очень сильно на его лице. Даже Ангела можно узнать: если он чист и добр — его взгляд прям и светел, полон добра, если Ангел зол — глаза его бегают, взгляд колюч и неприятен. Здесь нет отдельно рая и ада. Это аллегории. Потому что добро и зло идут рядом. Но в отличие от мира земного, в этом мире: добро есть добро, а зло есть зло. Человеку, возможно, сложно воспринять эту истину: дух точно знает, каким будет последствие его поступка, человек же не может определённо сказать, что ждёт его в дальнейшем.

Это отступление в моём повествовании не случайно. Хочу, чтобы дальнейшее было более понятно.

И ещё мне хочется сказать, что здесь есть всё то, что есть на Земле, и не только… этот мир таит много интересного и необычного для человеческого сознания. Сознание людей заключено в узкий круг, ток (течение) временного пояса, иначе сказать есть предел, через который могут прорваться не многие. У кого-то подобное происходит непроизвольно, кто-то преодолевает этот рубеж благодаря упорному труду — работе над самим собой, совершенствованию своего внутреннего мира. Многое, очень многое зависит от того, насколько человек осознает своё положение в Мире, значимость своей личности и, главное, от истинного его стремления и побуждений творить что-либо.

Я несколько отвлёкся от своего «путешествия» в мир иной… Продолжение во второй главе.

ГЛАВА 2

Первые девять дней, когда душа покидает тело, она не переходит в мир иной, а продолжает жить на Земле среди дорогих и близких людей. Так было и со мной. Несколько дней я был дома, мне никуда не хотелось уходить. Не было и сил о чём-то думать. Постепенно я освоился в своём новом состоянии. Я мог передвигаться и очень свободно. Но скорее всего не ходил, а «плавал», словно отдавшись на волю волн. С наступлением темноты ко мне приходили зрение и слух. А когда всходило солнце, всё начинало как бы удаляться, терялось в ярком свете, и я становился и слепым, и глухим. Хотя звуки доходили до меня, словно сквозь сон, но они не были чёткими и сливались в гул. С наступлением сумерек ко мне возвращалось зрение и слух, и я прислушивался, о чём говорят.

Наибольшим спокойствием обладала бабушка. Она почти всё время молилась, даже работая. Молилась она обо мне, и я внимал её словам: «Пресвятая Богородица, спаси и сохрани внучка моего на тяжком пути, огради его молитвами Твоими от чёрной нечисти, подари ему силу и смелость в тяжкий миг испытаний… Господи, помилуй. Господи, помилуй. Господи, помилуй…» И так, то повторяясь, то ещё вспомнив о чём-то, она молилась. А то обращалась ко мне: «Николушка, кровиночка моя, услышь меня, старую. Молись родненький, молись, ты всегда был умным мальчиком и знал молитвы, читай их и проси у Господа нашего Христа, проси: «Помилуй, Господи!», — так она причитала, и мне становилось легче от этих слов.

Анна же, моя милая сестра Анна, кажется она обезумела от горя. Её стенания ввергали меня в отчаяние и зарождали во мне смятение: я был с ними, а они не видели меня, я был бодр и не чувствовал ни боли, ни тяжести в теле, а они жалели меня. Но я меньше всего нуждался в их жалости, наоборот, мне хотелось пожалеть их, потому что я чувствовал себя легко и свободно. И я пытался говорить, меня они не слышали и не видели, я пытался привлечь их внимание, но не мог: мои руки проходили через всё, к чему я прикасался. Да и сам я мог пройти через стену, как бы просочиться сквозь неё. Мне было страшно от того, что я был один среди близких мне людей.

Когда прошло первое чувство страха и неуверенности, я почувствовал рядом с собой чьё-то присутствие. Оно заговорило со мной, это живое существо. Я растерялся… Обращались ко мне, и я мог воспринимать смысл слов. Это существо имело очертания человека. С наступлением темноты я смог разглядеть его. Помню, как сейчас: он высокого роста, тёмно-русые волосы до плеч. Лицо с правильными чертами, почти идеально красиво. Что портило его внешность — это слишком крупный нос. Вообще же он производил приятное впечатление.

— Я — твой Учитель, — обратился он ко мне.

— Учитель? — я был удивлен.

— Да, Учитель. Я здесь ненадолго. Тебе пришло время покидать Землю. Ты совершишь несколько, может быть жуткое, путешествие. Но чтобы ни случалось с тобой — не бойся. Я буду встречать тебя там, по ту сторону…

— Что я должен делать? — я испытал новый приступ страха от неизвестности: что ждёт меня впереди.

— Будь стойким. До встречи… — и он исчез.

Я был в полном смятении, а в глазах всё стояла изящная фигура человека, одетого во всё белое; и в напряженной тишине ночи звенел его голос: «Будь стойким. До встречи…