Если всё хорошо, то они уже должны подъезжать к Дудергофу. Там – во всяком случае, по слухам – имелись верные войска.

Правда, что делается дальше, ближе к столице и в ней самой, – никто не знал.

И лучше сейчас об этом даже не думать.

Фёдор отогнал непрошеные мысли. В конце концов, он вице-фельдфебель или нет?! И про Юрку Вяземского, застывшего на холодной октябрьской земле лицом вниз, в луже тёмной крови, он не будет думать тоже.

Но это получалось плохо.

…Юрку застрелил молодой мастеровой, в замасленной телогрейке и рабочей кепке, засевший в крепком месте, возле узкого продуха под крышей кирпичного пакгауза, когда разгорячённые кадеты вслед за казаками ринулись через площадь. Мастеровой мог бы спрятаться и отсидеться, чёрта с два бы его там нашли, в огромном складе; однако он открыл огонь и хорошо ещё, что не слишком метко.

Длинноногий Юрка бежал впереди всех. И – ноги ему словно верёвка подсекла: рухнул замертво, беззвучно, не успев даже застонать.

В тот проклятый продух кадеты всадили, наверное, полсотни пуль. Чья достала мастерового – само собой, никто не узнал. Но, когда его вытащили наружу, он был ещё жив, упрямо и бессмысленно цеплялся за жизнь.

Две Мишени склонился было над ним – да только махнул рукой, не жилец, мол.

Мастеровой был совсем молодой, а пальцы, что судорожно скребли утоптанную землю – уже все мозолистые, натруженные, в свежих царапинах и застарелых шрамах.

И единственное, что он успел прохрипеть, пока не обмяк и не отошёл: «Долой самодержавие».

Долой самодержавие…

Фёдор видел, как рука Двух Мишеней дёрнулась было к маузеру – и замерла. А потом потянулась – опустить мёртвому веки.

…На первом этаже царила глухая тишина. На втором стрелки-отличники устраивались поудобнее, с ухваткой и форсом уже бывалых солдат.

Да, теперь так: кто первый бой прошёл, тот уже лихой, кто после второго выжил – ветеран, ну а с тремя за спиной – годен фронтом командовать, во всяком случае, в собственных глазах.

Пока ещё противник был очень далеко и многие в его цепях даже не взяли винтовки на руку. Шагали в полный рост, спокойно, экономя силы – очевидно, они ещё утром нащупали фланг оборонявшегося полка и теперь готовились одним ударом прорваться наконец к столице.

– А чёрта с два вам! – вслух бросил Фёдор.

Опустился на колено в своём окне, примерился к бойнице, устроил себе лежбище. Пока враг не подошёл совсем близко, стрелять он станет лёжа.

Приготовил снаряжённые обоймы. Заботливо отделил заряженные обычными патронами от тех, что с бронебойными. Приник глазом к окуляру прицела – волосяные линии перекрестья сами легли на один из «мариенвагенов». Далеко, конечно. Даже эти новые пули, где сердечник – не просто из стали, но из карбида вольфрама, не возьмут…

Пока так рассуждал, пока готовился – глянь, а цепи-то уже прошагали меж тем весь луг; отплёвываясь клубами сизого дыма, ползли следом «мариенвагены».

Сколько ж их тут наступает, которые за это, как его, Временное собрание? Никак не меньше полубатальона – на одного нашего почти десять. Хорошо ещё, что из цейхгауза, сбив замки, сумели забрать новенькие, в масле, «фёдоровки». Дальность стрельбы у них не та, конечно, как у маузеров или наших мосинок, но зато каждая – почти как ручной пулемёт. Что, собственно, и позволило взводу взять вокзал практически без потерь.

Отвратительное слово. «Практически» – это если не считать Юрку.

Панцервагены с миномётами, конечно, не попрут прямо к нам под гранаты, лихорадочно думал Фёдор. Остановятся… скорее всего, во-он сразу за тем мостиком – да и начнут поливать. Эх, эх, дворец-то, как же он? Картины, скульптуры… паркет драгоценный, лепнина… красота ж такая, а они его – минами!..

Цепи наступавших меж тем оставили луг позади и поневоле сбились, скучились на узких извилистых дорожках и мостках.

– Команда! Цельсь! – вполголоса приказал Фёдор своим. – Искать офицеров! Пулемётчиков! Если броневики дуром сунутся – по возможности поражать экипаж и расчёт, кузов у них открытый, щели широкие!

– Есть, господин кадет-вице-фельдфебель! – Это рыжий Пашка Бушен, вечно он дурачится. Уж сколько Две Мишени с ним бился, а ничего сделать так и не смог.

– Фёдор!

О, вот и сам Две Мишени, лёгок на помине.

– Прицелились? Готовы?

Тяжело дышит-то как…

– Так точно, господин полковник!

– Тогда начинай. Как дашь залп, и я свистну остальным.

У «фёдоровки» с нормальным, не японским, патроном прицельная дальность двести саженей, и по всему уже можно стрелять.

– С Богом, братцы, – выдохнул Две Мишени. Снял фуражку, широко перекрестился и пошёл вниз, к младшему взводу, на первый этаж.

– Все готовы? – совсем не по уставу и шёпотом спросил Фёдор.

– Угу.

– Да.

– Как есть готовы, господин кадет-вице-фельдфебель!

– Тьфу на тебя, Бушен! – И Фёдор сам, невольно подражая Двум Мишеням, перекрестился. Взял винтовку, вжал приклад в плечо; оптика послушно явила перебегающие всё ближе и ближе фигуры, ага, на мостике целая толпа, а это никак офицер, да, размахивает люгером, командует…

– Ап! – выдохнул Фёдор, и палец мягко надавил на спуск.

…Офицер в длинной шинели и германском полевом шлеме взмахнул руками, выронил пистолет и с какой-то нелепой картинностью перевалился через узорные перильца, прямо в неглубокую воду парковой протоки.

Свисток, резкий, режущий, и сразу выстрелы снизу, рассыпная дробь – резкие, частые, «фёдоровки» огрызаются зло и быстро; патронов много, полные подвалы, жалеть их нечего – вообще ничего не жалеть, ни патронов, ни гранат, ни себя самих!

Наступавшие смешались, кинулись кто куда, вперёд, назад, в стороны; парк вроде бы и густой, а как бежать – так некуда, на каждое укрытие по три желающих.

– Одиночными! Только одиночными! – проревел внизу Две Мишени.

Фёдор поймал в перекрестье пулемётный расчёт, пытавшийся установить свой MG 08 в беседке. Упреждение – выдох – спуск, и первый номер падает, бессильно повиснув прямо на ограждении.

Часто, хотя и нестройно, захлопали ответные выстрелы. Неприятель залёг. В обычной войне погнали бы вестового – или, если технически оснащены, дали б знать через полевой телефон, вызывая артиллерию по засевшему в твёрдом месте противнику. Но у этих своя артиллерия под боком – миномёты в броневиках. Конечно, это относительно лёгкие «ланцы», дальность их невелика, по паспорту двести саженей, и, чтобы добросить до дворца, броневикам придётся и в самом деле встать под обстрел. Во всяком случае, он, Фёдор, и его команда вполне смогут их достать.

Так и случилось. Цок, цок, шпысь – пули врезались в штукатурку вокруг окон, отбивали целые её куски; иные залетали внутрь, пронесясь над завалами из мешков с песком, взвизгивали настырно и противно. Фёдор поймал себя на том, что постыдно, как считалось у них, пригибает голову, выругался, стиснул зубы и постарался поймать в прицел ещё одного пулемётчика, азартно садившего длинными очередями прямо по фасаду дворца.