Юханнес помог Саре Сусанне сохранить равновесие, пока она, спустив платье, не выбралась из него. Потом он задул свечу и начал раздеваться сам. В темноте, когда он ложился, она услышала, как он, дрожа от холода, проговорил со смехом в голосе:

— Чччерт, ну и ххххоооллоддина! Пппррридддется нам ггрреться самим!

Сара Сусанне не ждала, что он окажется голым. Это ее поразило. Она даже попыталась отстранить его от себя. Он тут же отпрянул, словно обжегся об нее. Перевернулся на другой бок и, заикаясь, проговорил, что спешить некуда, впереди у них вся жизнь. И хотя от него разило пуншем, ей не было противно. Дело было не в этом. И не в том, что он голый. Наконец она решилась. Осторожно придвинулась к нему и, словно случайно, положила руку ему на плечо. Точно ждала, что он начнет защищаться. На мгновение оба замерли. Наконец он быстро, чтобы не передумать, повернулся к ней и крепко обхватил ее голыми руками. И они снова замерли. Он — как будто ждал от нее оплеухи. Она — просто потому, что не знала, что ей делать.

Очень осторожно Юханнес поднял на ней сорочку. Загрубевшие руки легли на ее бедра и вызвали в ней странное чувство. Она не двигалась, ощущая его кожу, твердые кости таза, теплые руки, губы, касавшиеся ее лица и шеи. Его волосатые ноги добродушно прикасались к ее ногам. Так же как и грудь. От него шло тепло.

И вдруг что-то произошло. Изменилось. Но не в голове, а в самом теле. Что-то непонятное, таившееся до времени в ее лоне, разлилось по всему телу. Похожее на голод томление, вызывающее чувство стыда. Впрочем, наверное, это был вовсе не стыд. Ведь о нем знал даже пастор. Он назвал это плотью.

И тогда она убедила себя не бояться того, что должен был сделать Юханнес.

Когда он заснул, Сара Сусанне встала, подмылась за ширмой тепловатой водой, сменила сорочку на ночную, нашла новую, связанную дома прокладку и прикрыла полотенцем испачканную простыню. Юханнес уже крепко спал, если бы он не храпел, она бы решила, что он умер.

Спать она не могла, и у нее было время подумать. Все оказалось вполне терпимым. Один раз она жалобно вскрикнула, и он на мгновение замер. Даже перестал дышать.

— Ничего, ничего, — успокоила она его.

Вскоре, заметив, что лицо Юханнеса покрылось испариной, она обняла его и снова прошептала те же слова. Но они как будто лишили его последней силы. Во всяком случае, он просто лежал и гладил ее. Гладил всю, с головы до ног. Если бы ей не было так стыдно, она бы даже решила, что никогда не испытывала ничего более приятного. В конце концов он завершил свою работу, и она больше не вскрикивала. Просто слушала доносившиеся снизу голоса и шум и думала, что все знают, что она лежит здесь с Юханнесом.

Потом, когда все было кончено, к Юханнесу вернулось нормальное дыхание, и он снова начал ее гладить. И у нее опять появилось чувство, что она вся превратилась в кожу. Самое худшее уже позади, думала она.

Когда за замерзшим окном забрезжил мутный рассвет, а их дыхание туманом окутало кровать, Сара Сусанне поняла, что она все-таки спала. Так или иначе, она, словно заблудившись, покинула самое себя и слилась с ним. С Юханнесом. Она осторожно соскользнула с кровати, чтобы сесть на стоявшее за ширмой ведро еще до того, как он проснется. Увидев то, что оказалось в ведре, она с ужасом представила себе, как выглядит их постель. Быстро натянув вязаные прокладки, она юркнула под перину.

Через мгновение Юханнес встал, не глядя на нее. Она лежала, прикрыв глаза, и ждала, когда он к ней обратится. Он не пошел к ведру, но натянул штаны и растопил печь. Когда печь загудела и в отдушине показались искры, он накинул куртку и вышел из комнаты. Вскоре служанка принесла большой кувшин с теплой водой. Легкий пар, вьющийся над кувшином, потянулся к робкому дневному свету.

Юханнес отсутствовал недолго. До сих пор они не обменялись ни словом. Когда служанка принесла на подносе вкусный завтрак, он со спущенными подтяжками стоял за ширмой и вытирался. Сара Сусанне удивилась, что и он и служанка вели себя так, будто никого, кроме них, в комнате не было. Служанка, тоже молча, присела в реверансе и закрыла за собой дверь. Тогда Юханнес повернулся к Саре Сусанне и потер полотенцем подбородок.

— Оо! Ккккакккое ччудо! Кккофффе! Вввв ппостель! Вввв дддесссять ууутттра! — с трудом выговорил он наконец.

Поправив подушку и посадив Сару Сусанне в постели, он поставил ей на колени поднос с завтраком, потом откинул перину и забрался в постель рядом с ней. Его умытое лицо с короткой бородкой вдруг побледнело. Она поняла, что он все увидел. Большие засохшие пятна крови. Юханнес опустил перину и уставился на Сару Сусанне. По его лицу она видела, что он пытается сдержать слезы, но все-таки они потекли у него по щекам.

— Бббоже ммиллостиввый! Пппррости ммення! Чччтто яяя ссс ттоббой сссдделлал?

Он наклонился и обхватил ее руками. Бутерброды с мясным рулетом и свеклой оказались в опасности, лепешки соскользнули с тарелки. Мокрой щекой он прижался к ее лицу, и она почувствовала перегар вчерашнего пунша.

— Не бойся, просто у меня сейчас месячные, — прошептала она, и ей стало стыдно. — Я вчера не успела тебя предупредить... Ты так спешил...

Стоял июнь 1863 года. Ослепительный свет уже давно захватил остров Офферсёй. Невозможно стало полагаться на темноту ночи. Приходилось мириться с тем, что они ничего не могут скрыть друг от друга. Юханнес смотрел на нее. Со страхом, но не без гордости. Откуда у него эта гордость?

Без всякой причины, сидя за шитьем или работая в саду, Сара Сусанне вдруг ощущала рядом его тело и все то, что он проделывал с нею ночью. Ждала, когда они останутся наедине, только они двое. Закрытая дверь. Крючок. Он всегда запирал дверь на крючок. Крючок был старый, от него на косяке остался след. И с каждым разом, когда крючок свободно скользил по дереву, чтобы запереть Сару Сусанне и Юханнеса в их двойном одиночестве, этот след становился все глубже.

Она ждала, чтобы вечер подавил раздражение, вызванное дневными неприятностями. Свекровью. Высокомерным смехом невестки Ханны. Она не имела здесь ничего,что принадлежало бы только ей, кроме комнаты, в которой они спали. Все ограничивалось мушиными следами на подоконнике. Сара Сусанне тщательно смывала их. Выбрасывала за окно дохлых мух. Вечером, когда они оставались вдвоем, ей удавалось забыть о звуках, раздававшихся в доме. О скрипе, голосах, шарканье ног, неосторожном звоне посуды.

Ее никто не предупредил, что супружеская жизнь будет именно такой. Разве что невнятно намекали, что легко ей не будет, но надо постараться. Что это противно. Никто не сказал, что это может быть даже приятно. Она всегда думала, что приятно бывает только мужчинам. Вначале ее мучил стыд. Но когда Юханнес обнимал ее, стыд исчезал. Господи, спаси и помилуй! Ведь она даже не понимала, что он ей нравится, что так и должно быть.

Днем, когда Сара Сусанне видела его вместе с другими мужчинами, то, что она чувствовала к нему ночью, исчезало. Словно она одна плыла в лодке — на море стоял туман, и она не знала, в какой стороне находится берег. Слушая, как он пытается и не может что-то объяснить работникам, она пылала гневом, который нельзя было никому показать, и в первую очередь — ему. Она пыталась мысленно управлять его словами, выдавливать их из него. Ей казалось, что если ее мысль будет достаточно сильной, слова сами собой, без помехи, слетят у него с языка. Она сердилась не на него. Ее терзало его бессилие, словно оно унижало ее самое.