Поразмыслив, он разделся и забрался в постель – не былосмысла бдить всю ночь у окна, следовало выспаться, потому что один бог ведает,придется ли спать завтра ночью. Солдат всегда здоров, солдат на все готов, ипыль, как из ковров...

Пробуждение было мирным и абсолютно спокойным. Никто нестоял над постелью, не тыкал автоматом в рожу, не требовал расколотьсянемедленно и всех выдать – в общем, день начинается неплохо...

Умывшись над рукомойником и посетив «прочиеусовершенствования» в конце коридора, Мазур заботливо одернул начиненнуюкуртку,являвшую собою самый настоящий клад, и браво направился к стойке. Старичка тамна сей раз не было. Повесив ключ на соответствующий гвоздик, Мазур вышел наулицу, под безмятежно голубое небо. Погода стояла приятная, до полуденной жарыеще далеко.

Огляделся с видом своего человека, уже прижившегося здесь.Местная ресторация – тот самый навес над двумя длинными лавками – ужеприступила к работе. В торце ее дымила железная печка, на которой шкворчало неменее полудюжины сковородок и парочка кастрюль, распространявших не самыеаппетитные на свете, но все же приятные запахи, позволявшие надеяться, чтообойдется без экзотики в виде каких-нибудь маринованных ящериц или тушеного счеремшой каймана. Рядом возвышался старомодный белый холодильник с огромнойникелированной ручкой – электрический провод от него тянулся куда-то назадворки отеля.

Мазур лениво побрел в ту сторону. Уже издали он заметил, чторесторанные посетители четко разделились на две группы, занявшие места в двухпротивоположных концах заведения. На одном – судя по всему, местные,уткнувшиеся в свои тарелки с отрешенным видом. На другом – четверо короткостриженых парней, выставивших перед собой целую батарею пивных бутылочек.

«Э-ге-ге, – сказал себе Мазур, приглядевшись кним. – Упитанные, кровь с молоком, бошкиу всех на единый манероболваненные, цивильная одежонка немудрящая... Да тут и гадать нечего. Вы,соколики мои, ручаться можно, с той самой базы будете, доподлинная US ARMY.Крепенько же вам повезло, что вчера ночью никто из вас в карауле не стоял...»

У печки суетился веселый абориген со щербатой улыбкой, давнонестриженый, в потертых джинсах и белой майке. Мазур договорился с ним в двасчета на смеси ломаного английского и выразительных жестов, заплатил местнуюденьгу – огромную, четырехцветную, с разлапистым государственным гербом и экзотическимиптицами – получил глубокую тарелку, где дымилось жареное мясо с какими-тоовощами, две бутылочки пива, и вновь ощутил себя своим человеком в ЛатинскойАмерике.

Несколько секунд он колебался – как поступил бы на его местезаправский бродяга родом из Австралии? – и, сделав выбор, направился всторону коротко стриженых парней. Всякий, кто не местный – непременно гринго, агринго обязаны держаться вместе...

– Эй, найдется тут местечко для белого человека? –спросил он сидевшего ближе всех к нему солдатика.

Тот покосился без особого интереса:

– Для белого найдется, а местной макаке – сразу в рожу...

Подобающе осклабившись, Мазур бросил, опуская на столтарелку и бутылки:

– Эй, ты не путай натурального австралийского парня создешними макаками... Американец?

– Ага, – сказал тот малость полюбезнее.

Остальные трое таращились на Мазура без враждебности, скореекак на случайное развлечение.

– Студенты? – спросил Мазур общительно. –Хичхайкеры?[5]

Собеседник фыркнул:

– Пальцем в небо, кенгуру, – и провел двумя пальцами погруди, там, где у янкесов на военной форме обычно красуется табличка сфамилией. – Имущество дяди Сэма, армия США...

– А, понятно, – сказал Мазур. – Знакомая картина.Я сам служил в армии, у нас в Австралии, в парашютистах. Штаб-сержант, междупрочим, это вам не хрен собачий. По-вашему... да черт его знает, как тампо-вашему, но сержант – всегда сержант...

– Уж это точно, – вклинился второй. – Сержант –всегда сержант. Глотка иерихонская и полторы извилины...

– Что делать, служба... – сказал Мазур с видом крайнегопростодушия. – Выйдешь в сержанты – сам орать будешь, как нанятый...

На него смотрели уже гораздо дружелюбнее. Наладилсянекоторый контакт.

– Выйдешь тут... – проворчал первый. – В ящиктут выйдешь... Это у вас в Австралии, надо думать, тишь-гладь да божьяблагодать, а тут, того и гляди, в ящик сыграешь...

– Да ну, – сказал Мазур. – Места вроде тихие...

Его собеседники так и заржали. И наперебой принялисьрассказывать, как позапрошлой ночью на базу, мать ее гребаную, налетелимакаки-партизаны, мать их гребаную – и подпалили, гады, с полдюжины самолетов,мать их гребаную, а также взорвали неимоверное количество горючки, мать еегребаную. Причем, что характерно, каждый из новых знакомых Мазура не ударил вгрязь лицом – и подстрелил, браво, парочку нападавших, уж парочку-то, этоточно.

– Туда им и дорога, мать их гребаную, – глазом не моргнув,сказал Мазур. – Чего им не сидится?

– Коммунисты, – веско пояснил собеседник.

– А, ну да... – понятливо кивнул Мазур. – Мать ихгребаную...

– Везет вам, в Австралии. У вас, говорят, коммунистовнету...

– Это точно, – сказал Мазур. – Кенгуру до черта, авот коммунистов что-то не водится...

Завязался обычный треп. Видно было, что Мазур не вызывает нималейших подозрений. Вскоре он преподнес свою легенду в сжатом изложении,рассказал, как накололи его с кладом местные макаки – и сошлись на том, чтодоверять местным не стоит ни при какой погоде, мать их гребаную...

Простые были ребятки, как сибирский валенок, поначалу Мазурчувствовал себя, как рыба в воде, но потом у него возникло некое внутреннеенеудобство. Это был тот самый «потенциальный противник», с которым судьба егосводила под разными широтами, и Мазур в своей бурной жизни отправил к праотцамне одного их земляка – а сограждане этих вот парнишек ухайдакали кое-кого изего добрых друзей и сослуживцев. Впервые он так мирно и безмятежно дул за однимстолом пиво с типичными представителями «потенциального противника» – ипоневоле приходило на ум, что позавчера они прикончили в точности такого вотпаренька, которому выпала несчастливая судьба стоять на карауле возле«Джи-эр-двенадцатого»: ничего личного, просто-напросто им нужно было попасть всамолет, убирая любыепрепятствия, кто ж виноват, что так сложилось...

Разумеется, он не ощущал ничего, хотя бы отдаленнонапоминавшее угрызения совести – с чего бы вдруг? Правила игры придуманы ненами, такова жестокая се ля ви. Просто... Просто он никогда раньше несталкивался с противником таким вот образом – когда тот словно бы и непротивник вовсе, а обыкновенный стриженый пацан, только американский, дуетпиво, немудряще хохмит и вполне дружелюбно расспрашивает тебя о роднойАвстралии. Поневоле возникает некоторое душевное неудобство, вот и все...