— Пещера есть, а хранительницы очага нет, — сказал он.

— Ну, я огонь здесь разводить не собираюсь…

— Может, глянешь, какого мамонта я добыл?

Женя обнял ее за талию, но только для того, чтобы направить к дивану. Настя еще и возмутиться не успела, как он отстранился от нее и скрылся на кухне.

Он принес две тарелки, одну с холодным мясом, другую с колбасой. К этому времени у Насти созрел закономерный вопрос. Разве она не говорила Жене, что не хочет ехать к нему? Но возмущаться уже было поздно. К тому же она сама зашла в дом.

Женя подал ей тарелки, она взяла их, приподнимаясь с дивана. Он поставил перед ней журнальный столик, извлек из серванта вилки, ножи, также подал ей. И снова ушел, чтобы вернуться с вазой в одной руке и бутылкой шампанского в другой. Поставил все на стол, полез в сервант за бокалами.

Настя окинула взглядом стоящие на столе тарелки — мясо, колбаса, сыр. В вазе — виноград, апельсины, все вперемешку. Вроде бы все неплохо, но если бы стол накрывала женщина, она бы приготовила горячее блюдо. И не забыла бы о салатах.

Женя поставил бокалы, достал из шкафа и открыл коробку шоколадных конфет. А откупорив шампанское, сел и наполнил бокалы.

— И это, по-твоему, кино?

Он кивнул, смахнул с дивана пульт дистанционного управления и включил телевизор. Запустил он и видеомагнитофон. На экране телевизора появился ожесточенный Брюс Ли, с криком «Кия!» он ударил ногой в челюсть какого-то толстого азиата.

— Чем не кино?

— Ровно в одиннадцать я должна быть дома, — сказала она.

— Это если ты гуляешь с Севой… Или ты уже сказала родителями, что гуляешь со мной?

— Я с тобой не гуляю.

— Если ты со мной, то можешь жить здесь круглые сутки, — улыбнулся он.

— Ну конечно!

— Как только твои родители со мной познакомятся, они сами отдадут тебя в мои заботливые руки.

— Ты хоть сам себе веришь?

— А кто у тебя отец?

— Судья.

— Футбол, баскетбол?

— Народный суд.

— Ух ты!..

— А ты не знал?

— Откуда? — Женя отвел в сторону глаза.

— Ну про Севу ты узнал…

— Сева мой враг, а твой отец — мой друг. Даже если он судья… Насколько я знаю, тебе уже исполнилось восемнадцать.

— Развратные действия тебе не грозят, — усмехнулась она.

— Никакого разврата. Никакой «Кама Сутры». Все строго в рамках приличия. Он сверху, она снизу, свет выключен, — весело, но с серьезным выражением лица проговорил Женя.

— Прекрати! — Настя глянула на него с укором, но без возмущения.

— За приличия под покровом ночи!

Он поднял бокал. Настя пожала плечами, но за ним все же повторила. И тост приняла — на грудь. Хотела сделать один глоток, но шаманское показалось таким вкусным. Да и расслабиться вдруг захотелось. Она поставила на стол пустой бокал.

— Между первой и второй…

Женя снова наполнил бокалы. Настя глянула на него как на несчастный случай, от которого ни спрятаться, ни скрыться. И откинулась на спинку дивана. А диван такой мягкий, такой приятный на ощупь. Она сидела на нем, он ее — обнимал. Но этих объятий ей показалось мало.

— Освоилась? — спросил Женя.

— Освоилась? — Настя удивленно вскинула брови.

Но от спинки дивана не оторвалась. Так устала она за день, так не хотелось двигаться. А Женя со всеми своими скользкими подковырками ничуть ее не пугал.

— Осваивайся. Тебе можно, — улыбнулся он. — В интерьер вписываешься.

— И много у тебя таких было?

— Было. Но в интерьере будешь только ты одна.

— У меня парень есть.

— Твой парень сейчас в кружке.

— В каком еще кружке?

— Кройки и шитья. Даже не буду думать, кого он там кроит и порет… Не интересно. Да и неохота о дураках говорить.

— Кто дурак?

— От тебя только дурак мог отказаться…

— Сева не отказывался!

Женя кивнул, одновременно с этим пожав плечами. И ничего не сказав, отщипнул несколько виноградных ягод. Одну за другой забросил в рот, разжевал и закрыл глаза, смакуя удовольствие.

— Хорошо! — выдохнул он.

— Даже виноград у тебя — «Дамский пальчик», усмехнулась она.

— Сначала пальчики, потом губки…

Он поднял бокал, Настя кивнула, присоединяясь к нему.

— За твои сладкие губки! — сказал он, пристально глядя на нее.

Женя не давил на нее, он, казалось, хотел растворить в ней свой взгляд. И растворял, отдавая ей свою энергию. Может, потому ей вдруг стало жарко. И щеки запылали.

Настя не хотела пить за свои губки. Слишком уж дурацким казался этот тост. Но холодное шампанское могло унять жар в ее душе, и она с жадностью припала к бокалу. А когда выпила, Женя вдруг припал к ней.

Он целовал мягко, но при этом его губы намертво приклеились к ней. Во всяком случае, Настя вдруг поняла, что отталкивать его бесполезно. А оттолкнуть надо было. Она же не такая, чтобы вот так сразу…

Он медленно водил языком по внутренней стороне верхней губы. Медленно, натужно, как будто взбалтывал засахаренный мед. И этот сладкий сгусток становился все мягче, к нему примешивалось томление женских чувств, вкус шампанского. Этот коктейль взбалтывался все быстрей, от него заискрило, брызнуло горячими, парализующими волю каплями. И в этом коловороте закружилась сама Настя. Центробежные силы не давали пощады, они вмешивали ее в страстное волнение, от которого кругом шла голова и сладко-ватно ныло в низу живота. Они уже сняли с нее одежду — вместе с трусиками. И унесли, расплескали по стенкам реальности чувство протеста. Она даже не пикнула, когда Женя уложил ее на спину. И даже сама собиралась развести мосты, отрезая себя от прошлого.

Но Женя раздвинул ей ноги силой. И порывисто вжался в нее. Она даже почувствовала боль от резкого движения. Почувствовала и вскрикнула, но Женю это не остановило. Напротив, он как будто взбесился. Ей стало страшно.

Страх этот захлестнул душу, смешался там с запретными желаниями, выплеснулся тугой густой волной — поднимаясь, расширяясь. Эта гигантская волна подняла Настю над реальностью, закрутила ее, кувыркнула и швырнула на берег, где она со стоном растеклась по твердым камням. Это было что-то с чем-то. С Севой ничего подобного она никогда не испытывала…

Шампанское приятно смочило пересохшее горло. Настя осушила бокал, налила себе снова, выпила.

— Хочешь напиться? — лениво спросил Женя.