Остров-утес Скеллиг-Майкл[7]стал прибежищем для монахов-христиан еще до рождения преподобного Бэннана и даже до рождения его прадеда. Братья жили замкнуто, обособленно, отринув все мирское, и, однажды ступив на каменистую землю Скеллига, уже никогда его не покидали. Согласно заведенному обычаю община включала в себя дюжину монахов и одного аббата, тринадцать человек – ни больше ни меньше. Если кто-то умирал или вдруг решал уйти (что на памяти Бэннана случалось всего два раза), его место занимал один из послушников. Благо в последних недостатка не было. Как и в многочисленных паломниках – утес находился в самом западном конце священной дороги, ведущей через всю Европу в Палестину. Паломники приносили новости, послушники (так как им не возбранялось покидать остров) – муку и овощи. Иногда еще штуку ткани, чтобы скроить новые одеяния взамен сношенных, да несколько пар крепких ботинок. Собственно, послушники и были единственной ниточкой, соединяющей братьев-аскетов с грешным миром. В остальном монахи справлялись сами. Сами ловили рыбу, конопатили стены тесных каменных келий, собирали яйца птиц, в великом множестве гнездившихся на скалистых гребнях утеса. И служили Господу, тихо угасая в конце своего пути с Его именем на устах… Аббатов члены общины выбирали тоже самостоятельно. Нынешний, отец Бэннан, нес нелегкую ношу главы уже почти десять лет. И впервые за все эти годы ему было так горько – оба покойных брата когда-то пришли на Скеллиг вместе с ним. И были гораздо его моложе. А брата Гэбриэла он и вовсе прочил себе в преемники.

Аббат закончил молиться и поднялся на ноги. Оглянулся на дверной проем – солнце давно село, на остров опустились ночные сумерки. Еще один день прошел… И дай Бог, чтоб завтрашний был лучше! Святой отец намотал четки на запястье, осенил себя крестным знамением и вышел наружу. Замер на пороге, бросил взгляд на спокойное, почти черное море, мягкими волнами забвения окутывающее Скеллиг, и спустился с невысокого крыльца. «Братья закончат», – подумал он, огибая молельню. Покосился на вторую такую же впереди (молельных домов в общине было два, но у второго еще с месяц назад прохудилась крыша, и сейчас его не использовали) и свернул с тропинки. Путь его лежал к самой вершине утеса, прозванной Южным пиком. Аббат размеренно шагал, не глядя себе под ноги, – за те тридцать лет, что он прожил на острове, он выучил наизусть каждую выемку, каждую трещину в камне, каждый бугорок… Одиноко торчащий из воды, как спинной гребень мифического морского чудовища, утес был его домом. Таким же, как и для остальных членов общины, двое из которых один за другим ушли туда, откуда не возвращаются. Что ж поделать, человеческий век недолог, и всякое может случиться, неважно, монах ты или мирянин. Отец Бэннан остановился у подножия высокого камня с высеченным на нем крестом, оглянулся на маленькие кельи-купола внизу и привычным движением стянул с руки свои деревянные четки.

Лорд Мак-Лайон придирчиво осмотрел дрожащего, как цуцик, побродяжку. Мокрый, он выглядел совсем жалко. Правда, стал гораздо более приятен носу и глазу.

– Эх, – скептически проронил Творимир. Потом подумал, махнул рукой и полез в свою торбу за пледом. Не потому, что пожалел захолодавшего на свежем весеннем ветру паренька, а потому что умел считать деньги: во-первых, нищеброда пришлось еще раз покормить (жиденькой пересоленной похлебки оказалось недостаточно). Потом отдали шесть монет на притирание от насекомых. Потом сторговались за медяшку с пожилой крестьянкой насчет большой лохани – в море бродяга купаться отказался наотрез, а макать силой Ивар не велел… В общем, сплошные расходы! Творимир был человек практичный и такого разбазаривания казенных средств, выданных на совсем другие цели, не приветствовал – по его мнению, проводника можно было найти и почище, а этого приложить кулаком по маковке, да и… Но командир запретил категорически. Не идет ему семейная жизнь на пользу, на глазах же размякает! Русич недовольно ухнул и, выпрямившись, бросил плед трясущемуся нищему. Плед было жалко, но стоил он определенно меньше, чем тот червонец, что пришлось потратить на приведение будущего проводника в божеский вид. Пущай греется. Не то ведь и правда с холоду окочурится, только деньги на ветер…

– Не расстраивайся, – улыбнулся Ивар, заметив страдания своего телохранителя. – Отработает!

– Эх…

– В двойном размере, – пообещал лорд, глядя, как посиневший бродяжка трясущимися руками натягивает штаны. Само собой, новые – прежние смердящие обноски, в складках которых обитали целые колонии вшей, пришлось бросить в костер, где им было самое место. – Эй, ты! Согрелся?

– П-покамест нет, с-сударь… – проклацал зубами паренек. – Обождите минуточку…

– В плед завернись, – сжалился Ивар. И хмыкнул: – Не бойся, Творимир тебя за это не укусит. Сам же дал.

Страдалец благодарно хрюкнул и натянул клетчатое шерстяное полотнище на голову. Волосы у него пока не просохли, а ветер с моря был еще какой.

…Королевский советник затоптал костер и посмотрел на петляющую меж холмов дорогу. Солнце било в глаза. Полдень уже, не иначе. Столько времени с этим балбесом провозились… Ивар поморщился и зевнул. Совершенно не выспался. И откуда только взялась эта морская болезнь?.. Сколько под парусами ходил, ни разу ни единого приступа! А тут на тебе. На обратную дорогу нужно будет подстраховаться.

– Готов? – Он обернулся в сторону нового знакомого. Тот как раз закончил скакать вокруг лохани, вытряхивая воду из ушей.

– Готов. Вот, возьмите… – Он протянул сердитому русичу мокрый плед. Творимир брезгливо отмахнулся, мол, себе оставь! Паренек пожал плечами, аккуратно скатал «подарок» валиком и сунул под мышку. Потом привычным движением отбросил со лба длинную челку, после мытья головы оказавшуюся каштановой, и посмотрел на лорда Мак-Лайона: – Я к вашим услугам, сударь!

– Это хорошо, – пряча улыбку, протянул Ивар. – Ну что ж, приступай, гхм… к своим новым обязанностям. Куда ведет эта дорога?..

– Дак на юг, куда ж еще. Прямо через Айлех[8]в сторону Брефне…[9]А ежели вам в Арму[10]надо, так это левее, в другую сторону совсем! Если по устью Банна[11]и мимо Лох-Ней…