Я отвечала, как договорились.

Тем же вечером сидела у меня в кухне сокурсница, Ирка Шимбаревич, личный помощник Гоги Товстоногова. Я ей рассказывала эту всю историю. Она ахнула.

- Ну ты смотри, он уж сколько лет это делает! Это ж и я от него возила, и Володя Спиваков, и Юра Башмет! А тётке никто не проболтался. Так ведь и думает, что богатый иностранец деткам помогает…"

А вот только что написала   Наташа Тимакова : "23 августа 2017 года в Басманном суде Москвы шли слушания по избранию меры пресечения режиссеру и художественному руководителю театра "Гоголь-центр" Кириллу Серебренникову в связи с обвинением в мошенничестве в особо крупном размере. Параллельно с этим в инновационном центре Сколково проходила коллегия Минкульта. В президиуме коллегии был Иосиф Кобзон. В повестке был вопрос о деятельности Фонда кино. Говорили обо всем - сам Никита Михалков даже вышел из состава Попсовета Фонда. Спорили о фильме «Матильда», о рейтингах и критериях. На втором часу обсуждения слово взял Кобзон. Было видно, что ему тяжело говорить. И просто тяжело. И он сказал о том, что хорошо помнит время, когда сажали за творчество. И это ему не нравится. Как и не нравится то, что происходит сейчас с Кириллом. Я не поверила своим ушам, потому что он был единственным на этой коллегии, кто сказал о том, о чем все думали и произнес фамилию Кирилл Серебренников. Министр сухо поблагодарил Кобзона за выступление и перешел к следующему вопросу. Крупных людей мало. Еще немного - и не останется совсем. Вечная память"

Эти два рассказа для меня все перевешивают, все, что может быть сказано против. Спасибо, девушки! А Иосифу Кобзону царство небесное!

Тут хороши оба. Интервьюер задаёт вопрос, как ему кажется, героический, бескомпромиссный, на самом же деле глупый и хамский, не имеющий отношения к литературе, а частной жизнью пожилого человека с какой стати он интересуется? Вопрос к тому же с мерзким зазором - между тем, о чем продвинутые современные люди могут спрашивать друг друга, и табу, которое здесь сразу останавливает миллионы. Или современностью или ширнармассами отвечающему придется пожертвовать. Лимонов был к этому не готов и повёл себя как напыщенный карикатурный мудак, буржуа, которого он сам каждый день высмеивает. Ему задали вопрос, а отвечать не хочется, надо уйти от определенности, заодно поставив на место вопрошающего, - в чем тут проблема? Один из вариантов: дорогой мой, конечно, отсасывал. И бездомным афро-американцам, и домовитым, и неграм преклонных годов, и таким молодым и аппетитным, как вы. Хотите, чтобы я вам отсосал? - тогда расстегивайте штаны. А иначе, зачем спрашивать? Или говорите про литературу, учитесь, дерзайте, пробуйте, может, со временем у вас и получится.

К спорам о возрастных мезальянсах.

В парах - ему 50, да хоть 73, а ей 20, или, наоборот, он ей годится, будем галантны, в племянники, а, по правде, во внуки - главная проблема остается в кулисах. Это то, что новой паре принесено в жертву, - жена-старушка, брошенная на внуков или на произвол судьбы, пусть даже со всеми деньгами, причитающимися при разводе. И если брошена не жена, а муж, беда тут не меньшая. В возрастных мезальянсах плохо как раз не то, что шокирует глаз, а то, что от зрения скрыто.

Остальное бывает по-разному. Господствующая убежденность, что алчная юность ищет денег, а сентиментальная старость - самообмана, и это рано или поздно кончится унылой, а то и кровавой драмой, верно, как любое общее место, и плоско, как оно же. Жизнь, слава богу, причудливей.

Одна из самых ярких пар, встреченных мною в жизни, состояла из юноши лет двадцати, у которого все было пучком, - жесткое тело и нежные щёки, и девушки за 60, с жировым горбиком на затылке, с руками, усыпанными гречкой, в строгом брючном костюме, придававшем хоть какую-то форму ее во все стороны растекающейся фигуре. Давно это было, но он смотрел на нее с таким вожделением, которого не забыть.

20 лет дефолту. У меня про него тогда же был текст, который в "Московских новостях" сумели сократить в пять раз, большие мастера редактуры там работали. Полный вариант вошел в мою книгу "Весна средневековья", но в электронном виде его нет, сейчас выложу здесь.    

Евгений. Утешение Петербургом

«Плачет девочка в банкомате», - острили осенью 1998 года, когда разразился кризис, и снять наличные стало почти невозможно. Радушные московские стены, безотказно плевавшиеся раньше купюрами, вдруг заглохли и снова стали просто стенами. Это было наглядно. Отказали не только русские банки. Отказал прогресс, подвела цивилизация, Запад обернулся своею азиатской рожей. Впору было сойти с ума, но Евгений, упертый в землю четырьмя ногами, решил для начала вынуть деньги.

***

Еще в девяносто втором году, когда начались гайдаровские реформы, он ушел из Петербурга в Москву - в жизнь, в люди, в буржуазную прессу, стал писать для одной газеты, потом для другой; разные издания принадлежали разным владельцам, и к злополучному августу у него скопилось по две пары пластиковых кусочков. Первая пара, выданная могучим сельскохозяйственным банком, из числа “системообразующих”, оказалась уж совсем бессмысленной, декоративной; вторую – еще можно было отоварить и даже окэшить. Но на нее перестала падать зарплата. Та пара, что не работала, была с деньгами, та, что работала, - без.

Он