и было. Внезапно гараж начало трясти: энергия, выделившаяся во время реакции первой ступени, активировала «какионы» – частицы в фекалиях лосей, открытые профессором. Поддавшись чудовищной тяге, корабль сорвался с места. Гоблиновичу даже показалось, что в этот момент отключилась искусственная гравитация. Корабль вместе со своими пассажирами унёсся в Вечную Пустоту, а изумлённый лось – для которого аппарат попросту исчез в пространстве – так и остался висеть над Пищимухой, недоуменно хлопая своими большими, умными глазами.

Глава 4: Литературное кафе «Сингулярность»

Иннокентий очнулся на полу между стеной, противоположной панели управления, и дверью в аппаратный отсек. Голова гудела так сильно, будто бы он снова стал трезвенником и впервые перебрал со спиртным. Осмотревшись, Иннокентий увидел Бабельянца, который, охая, карабкался на диван. С другой стороны от двери, вытянув ноги и спиной опираясь на электрощит, сидел Дюндель. Он, очевидно, тоже приходил в себя. Антоха, который уже оклемался, стоял за панелью управления.

Пытаясь пошевелиться, Гоблинович обнаружил, что сильно ушиб левую руку. «Ну, по крайней мере стакан держать могу», – усмехнулся он. Стараясь не потерять равновесие, Иннокентий медленно встал на ноги.

– Жив? – спросил Антоха. – Нас, видимо, отбросило на несколько эризенов от Пищимухи. Повезло, что никуда не врезались.

В гараже царил жуткий беспорядок: вещи были разбросаны, а «ласточка» на подъёмнике неустойчиво опустилась вперёд фарами. Корабль двигался с большой скоростью, вокруг была лишь пустота. Гоблиновичу вдруг вспомнилась цитата о том, что на самом деле космос – довольно скучное, однообразное место.

– А где конкретно мы сейчас находимся? – спросил Иннокентий. – Что показывают приборы?

– Ничего не показывают, – хмуро отозвался Антоха. – Дичевтиратель сломан. Я включил радар: поищем что-нибудь сами.

– Послать бы сигнал бедствия… – предложил Иннокентий и тут же осёкся, понимая, что сигнал может перехватить патрульный шаттл. Тогда Антоха потерял бы правдоподобное алиби, а с ним и весь смысл полёта на Пищимуху.

Дюндель к тому времени уже совсем оклемался: на нём не было ни ушиба, ни царапины. Он встал, поправил одежду и вскоре оказался рядом с Антохой. Ребята принялись обсуждать, где именно их выбросило и куда следует двигаться.

Обернувшись, Гоблинович направился было к дивану – и тут же услышал из-за его спинки торжествующий смешок Бабельянца. Иннокентию показалось, что старик сошёл с ума.

– А говёшки-то, оказывается, непростые! – хихикал Бабельянц. – Мудрёные какахи, прав был докторишка! Вот продадим их мундиморийскому императору – и заживём по-человечески… Шубу себе куплю, как у дона Косячелло…

Старик лежал, обняв коробку двумя руками и мечтательно уставившись куда-то в потолок. Ему было абсолютно плевать на то, что корабль занесло непонятно куда, а кислорода осталось немного. Боль в пояснице давала о себе знать, но сейчас, на пороге новой жизни, это не имело никакого значения. Совсем скоро в распоряжении Бабельянца будут лучшие медики! Украдкой он даже подумывал о том, как бы восстановить потенцию. Нужно ведь и с элитными куртизанками пообщаться… Фантазируя, Бабельянц весело смеялся, словно ребёнок в ожидании праздника.

– Вы, дедуля, помолчали бы лучше, – раздражённо сказал Антоха. – Мы из-за вас встряли по самое не балуй, и как теперь выбраться – пёс его знает. Молитесь, чтобы по дороге нам попалась какая-нибудь планетёнка – запас кислорода пополнить. Иначе не понадобятся вам ваши денежки.

– Эх, Антон, – усмехнулся Бабельянц, – без меня твой корабль, избитый лосиными рогами, так и завис бы над Пищимухой… Поэтому скажи спасибо, что я вовремя засыпал какахи в бак. Сами вы и не поверили бы, что на говне корабли ходить могут.

– Очень даже поверили бы! – заявил Дюндель. – Такое уже было в сериале «Космодесант капитана Канта и злобные копирасты».

Гоблинович вспомнил, как однажды, придя к сестре в гости, он случайно увидел одну из серий этого шедевра. Капитана Канта играл перекаченный мужик в берете. Ему предстояло отыскать древний артефакт – «вещь в себе». В конце концов главный герой победил врагов, используя духовные скрепы.

– Вы, Матвеич, баклана-то из меня не делайте, – сердито сказал Антоха. – Из-за кого, спрашивается, мы вообще полезли во всю эту историю? Без Вас и Вашего лосиного дерьма ни я, ни Дюндель ни на какую Пищимуху бы не сунулись.

– В том-то и смысл, – отозвался Бабельянц, – что без меня такие люди, как вы с Дюнделем, так бы и потребляли на своём уровне.

Бабельянц говорил спокойно. Его маразматичная карикатурность внезапно превратилась в тень какой-то издёвки. Антоха остервенело пялился на старика, не в силах понять ни слова из его речи.

– Ты что, дед, – медленно произнёс молодой елдыринец, – совсем офонарел солянку гнать? Фильтруй поток, жадюга старый!

Бабельянц понимал Антоху примерно в той же степени, в какой Антоха понимал его. Старик хотел уже ответить что-нибудь высокомерное, однако его опередил Гоблинович.

– У тебя, Афанасий, бред величия, – произнёс Иннокентий. – Это благодаря профессору мы все имеем возможность потреблять на более высоком уровне, а ты просто придумал способ на этом нажиться.

Антоха с восторгом посмотрел на дядьку. Ему показалось, что Иннокентий наехал на друга за беспредел. «Вот это мужик! – с благодарностью думал Антоха. – Встрял за нормальных пацанов – и ничего, что с виду алкаш малахольный…»

– Всё верно, – заявил Бабельянц, – каждому своё. У профессора есть потребность заниматься наукой, а мне нужны шуба, коньяк и элитные куртизанки. Необходимо, чтобы существовали те, кто изобретает, и те, кто распространяет. Ведь без меня, по сути, этот вшивый докторишка со своим гениальным открытием так бы и помер в неизвестности.

– А он, скорее всего, уже и помер в неизвестности.

– Тем более! Зачем добру пропадать?

Гоблинович усмехнулся. Он понимал, что и сам был не прочь нажиться на чужой интеллектуальной собственности.

– А представь себе, Афоня, – произнёс Гоблинович, – что попалось бы тебе ценное произведение искусства – только вот его никто не купил бы задорого… Стал бы ты ему искать потребителя?

– Я что, по-твоему, совсем дурак?

– А раньше ты, Афоня, другим был. Поэтам всяким мечтал помогать…

– Послушай, к чему этот разговор? Причём здесь поэты, когда мы топливо продавать пытаемся? И вообще, художественная ценность – понятие относительное, а научно-технический прогресс – это то, на чём всегда можно хорошо заработать. Поэтому не к месту, Кеша, твои сравнения.

– Может, и не к месту. Просто я заметил, что раньше ты хотя бы уважал тех, на ком пытался заработать. А сейчас называешь профессора «вшивым». Это что, привычка мелких торгашей презирать интеллигенцию?

Бабельянц смущённо заёрзал. Глядя на него, Иннокентий вдруг понял, почему за последнее время на Кривоцице стало так много дешёвки – начиная с плохого рэпчика и заканчивая пошлыми фильмами. «Дешёвку