– А вот этого парня, который с этой девчонкой идет, – отозвался он.

– И кто он?

– А он у нас в свое время работал… в массовке. И на эпизодических ролях два раза. Я его потому и запомнил, что у меня память на лица хорошая. А еще он тут пьянствовал со звуковым оформлением… в смысле, с ребятами оттуда… ну и… У нас его тут все знают… юмориста. Жванецкий недобитый. Меньше бы пил, – может, и вправду бы в люди вышел.

– А где он сейчас, вы не знаете?

Знаменитость пожала пухлыми плечами:

– Откуда мне знать? Уволили его. За дебош и профессиональное несоответствие. Может, спился и пропал, может, устроился где… на другой работе. Он вообще заводной парень был, артистичный.

Я перевела взгляд на экран, где в режиме стоп-кадра рядом с девушкой застыл высокий чернявый парень с ироничным смуглым лицом и ехидной улыбкой.

– Как его зовут? – быстро спросила я.

– А зовут его… – оператор поскреб лысину и пробормотал:

– Господи, да как же его зовут… м-м-м… Леночка, – повернулся он к вошедшей в комнату девушке с какими-то коробками, – как звали этого… веселого такого паренька, который, помнится, в позапрошлом году сорвал съемки какого-то ток-шоу, когда вломился в студию пьяный и стал утверждать, что он… принадлежит к старой русской аристократии и вообще… э-э-э…

– А! – Леночка бухнула на стол коробки и улыбнулась. – Помню этого… аристократа. Тем более – русского. Миша Розенталь его звали.

– Ну да! – сказал знаменитый кинооператор. – Конечно. Миша Розенталь.

– А… благодарю. А где он живет, вы не знаете?

Знаменитость окинула меня пристальным взглядом и произнесла:

– Я вижу, и вы туда же.

– Что, простите? – недоуменно спросила я.

– Да просто этот Мишка слыл завзятым ловеласом. Все девчонки наши за ним стаями бегали, хотя он вроде и на комплименты не особо щедрый, да и сам – не то чтобы уж голливудский красавец. Обаятельный, конечно… но… – Он повернулся лицом к окну, а ко мне спиной и сказал: – Не знаю я, где он живет. Он со старой квартиры съехал. Где живет, не знаю.

– Спасибо, – и, попрощавшись, я вышла из комнаты.

* * *

– Это уже кое-что.

Сказав это, Родион откинулся на спинку кресла и глубоко вздохнул. Потом нервно закурил и проговорил:

– А вот у меня – глухо. У меня уже перед глазами плывут эти физиономии… все эти… эх! – Родион Потапыч выразительно потряс в воздухе рукой, а потом притянул к себе клавиатуру компьютера и добавил:

– Ну а что касается Розенталя твоего, так это пробьем прямо отсюда, не надо и дружков из ФСБ просить посодействовать. Залезу в базу данных МВД. Как его зовут-то, этого деятеля кинематографии?

– Михаил.

– Михаил… Михаил. До свиданья, наш ласковый Миша, до свиданья, до новых встреч… – невероятно фальшиво и гнусаво пропел себе под нос Родион, по мере того как его пальцы порхали по клавиатуре. – Не мое это, конечно, дело, в компьютере рыться… но… ага, да тут этих Розенталей как собак нерезаных… А Михаилов тут… э-э-э… кажется, вот он и есть, голубчик. Розенталь Михаил Моисеевич, сорок шестого года рождения, кинооператор…

– Какого – сорок шестого? – перебила его я. – Да тому Мише, который нам нужен, от силы тридцатник стукнул.

– Вижу, – сказал босс, – да… вот он, наверно. Розенталь Михаил Валентинович, семьдесят первого года рождения, выпускник МГУ имени Ломоносова, факультет журналистики… точно, он. Вот и фото прилагается.

Я перегнулась через плечо босса и увидела уже знакомые – по тому «фильму» – острые характерные черты Миши Розенталя.

– Между прочим, он два месяца назад сменил прописку, – сказал Родион. – Возможно, это не случайно.

– Новый адрес есть?

– Да, разумеется, это же текущие данные, – отозвался босс. – Так… вот и адрес. Запоминай.

– А вы чем будете тем временем заниматься, Родион Потапыч? – проговорила я с еле уловимой ноткой иронии и встала с дивана.

– А я буду заниматься тем, что продолжу поиски этой злополучной девушки на пленке, – угрюмо ответил Родион. – Не понимаю, как бы мы ее искали, не будь компьютеров…

– Так бы и искали, как искал пропавших без вести мистер Шерлок Холмс, – ответила я.

Уже смеркалось, когда я наконец отыскала квартиру гражданина Розенталя.

Весельчак, пьянчужка, всеобщий любимец и актер в фильме с омерзительными убийствами жил в типовой пятиэтажке на окраине столицы. Место жительства тем более странное и неудобное, что прежде Михаил Валентинович проживал в непосредственной близости от Кутузовского проспекта. В прекрасной трехкомнатной квартире.

А нынешняя жилплощадь гражданина Розенталя представляла собой две комнаты, совмещенный санузел и зверски секвестированную (если пользоваться омерзительным термином современных финансистов) кухню.

Я поднялась по заплеванной лестнице, первые два пролета которой были начисто скрыты облаками густого пара, поднимающегося из подвала. Из последнего валило так горячо, интенсивно и зловонно, словно там поселился Змей Горыныч.

По всей видимости, прорвало теплотрассу вкупе с канализацией.

Дверь квартиры номер восемнадцать, в которой имел несчастье проживать разыскиваемый мной М. В. Розенталь, представляла собой нечто среднее между полотном художника-авангардиста, обкурившегося «дури», и входом в больничную палату, на которой криво нацарапан номер и – под ним – диагноз содержащихся за дверью больных. Дверь квартиры Михаила Валентиновича поражала буйством красок (как будто она служила палитрой) и отсутствием каких бы то ни было элементарных удобств.

Под удобствами (в подъезде, подобном этому) следует разуметь дверную ручку, а также – желательно – косяки.

Вот последних-то как раз и не было, и из неплотно притворенной двери сочились обрывки различных шумов: дикие нечленораздельные вопли, пронзительный женский визг, истерический, со всхлипываниями и подвыванием, смех – и все это под замечательный аккомпанемент мерзко грохочущей музыки.

Я подняла глаза в поисках какого-либо звонка, но тут же осознала собственную наивность: на месте, где в нормальных квартирах приличествует быть звонку, торчали два заголенных проводка, по всей видимости – под напряжением.

– Богемные люди, – неодобрительно сказала я и толкнула дверь.

Как я и ожидала, та подалась: не заперто.

Я шагнула в прихожую и тут же едва не навернулась через щуплое тельце мирно спящей девицы. На ней была грязноватая серая футболка, явно не по росту, и одна желтая тапка. Футболка задралась, и из-под нее виднелись черные трусики.

От толчка моей ноги девица вздрогнула, затрепыхалась всем телом, а потом, медленно повернув голову, подняла на меня совершенно бессмысленные глаза и выговорила хрипловатым ломким голосом: