брызжущийся кран, убрал с

подоконника литровую эмалированную кружку, в которую

обычно по стариковской экономии сливал старую заварку

от чая и настежь распахнул обе рамы. Воробьи дрались

совсем рядом, на ветке ближайшего дерева, а потом

вслепую ссыпались на траву. В этом городе были прежние

воробьи! Конечно, тут и люди были такими же, но воробьи

показались куда более верным связующим звеном. Они

показались не потомками неисчислимых воробьиных

поколений, а теми же живыми комочками его времени.

Подойдя к электроплите, Нефедов произвел еще одно

испытание: включил конфорку с перегоревшей спиралью и

38

минуты две постоял, положив ладонь прямо на кружок, но,

увы, увы, конфорка так и не нагрелась. Ожидая пока

закипит чайник, он заглянул в спальню. Кровать была

аккуратно застелена. И застелена именно им, это он клал

подушку под покрывало, чтобы можно было прилечь и

днем. Да и кому было прибираться в этой спальне, если

последние пять лет после смерти жены, он занимал ее

один. Створка шкафа была чуть-чуть приоткрыта. Нефедов

заглянул на сложенное там белье, которое обычно утюжила

дочь Наташа, и закрыл дверку на ключик. Зеркало на

дверце отразило его, и он снова принялся рассматривать

свою кожу без морщин и морщинок, потемневшие волосы,

яркую радужку глаз. Как бы не проворачивалось вхолостую

его сознание, не способное перевернуть такой массив

информации, но не ликовать от своего чудесного

превращения он не мог. Радость портилась лишь одним

вопросом: для чего все это? Для чего, если нет уже

никого… Для кого твой молодой, цветущий вид? Кто его

может оценить? Но с другой стороны душа ликовала от

гордости первопроходца: там за окном, новый мир и ты в

нем первый из всего прошлого…

Он провел рукой по щетинистому подбородку и

привычно отметил, что нужно побриться. А почему дома

он в этой нелепой больничной пижаме? Как же он по

улице шел? Ах, да… никуда он ни шел, ведь все это

происходит на одном пятачке. Он достал из шкафа чистое

белье, рубашку, просторные домашние брюки, вошел в

ванную, включил воду. Слив ржавчину и первую холодную

воду из крана с горячей водой, отрегулировал температуру,

заткнул пробкой слив, разделся и тут, сквозь шум воды,

услышал уже прямо-таки истошный свист чайника на

кухне. Он рванулся туда нагишом, но вдруг представил, что

квартира еще просматривается восстановителями. Голый в

ванной – это понятно, но метаться голым по квартире…

Зачем их смешить? Он быстро надернул те же пузырчатые

39

коричневые штаны, побежал на кухню и сорвал с плиты

уже просто плюющийся чайник. Но любопытство:

наблюдают за ним или нет, осталось. Нефедов вышел в

прихожую, осторожно поднял трубку телефона и услышал

привычный длинный тон. Он подумал, что до Юрия

Евдокимовича, который сейчас, наверняка, где-нибудь по

пути к дому, вряд ли дозвонишься, однако почему бы ни

попробовать? Нефедов набрал шесть нолей. Где-то на том

конце раздался гудок вызова.

– Я слушаю тебя, дружище, – тут же ответил Юрий

Евдокимович.

– Ты что уже дома? – спросил Нефедов.

– Нет, еще в пути.

– Долго едешь. Ты летом, наверное, где-нибудь на даче

живешь?

– Нет, я живу только в одном месте. На Аляске.

– На Аляске?! Ничего себе!

– У нас очень хороший климат, – поневоле

оправдываясь, сказал старший восстановитель. – Во

всяком случае, мне нравиться.

– Ну-ну, – пробормотал Нефедов и едва вспомнил, о чем

хотел спросить, – слышь, Евдокимыч, прости, что я дергаю

тебя по мелочам. Скажи: сейчас мою квартиру

просматривают или нет? А то мне что-то не по себе.

– Мы ж договорились, что когда ты один, то никаких

наблюдений…

Положив трубку, Нефедов решил просто посидеть,

расслабиться. К чему это его просто чрезмерное

напряжение при каждом обычном шаге? Пора уж,

наверное, брать себя в руки. А Юрий Евдокимович-то…

Ничего себе: работает здесь, а живет у черта на куличках.

40

На столике рядом с телефоном лежал телефонный

справочник, невольно напомнивший о возможности

других звонков. Нефедов снова поднял трубку,

41

взволнованно набрал номер Сережиного телефона. Другой,

неизвестно где находящийся, конец провода отозвался

тугими, призывными гудками. Василий Семенович сидел с

окаменевшим голым торсом. А что если и тут все

предусмотрено, как с той же ржавчиной? Вдруг ему

ответят? Однако сигналы шли, а трубку не поднимали.

Нефедов автоматически взглянул на часы: обычно в это

время сын еще находился в своем инженерском кабинете.

Скоро длинные гудки сменились короткими гудками отбоя.

Что ж, и это выглядело вполне натурально: трубку не

брали, просто все куда-то отлучились, вроде как на

картошку в колхоз уехали, хоть это и не по сезону…

Нефедов испытал и другие номера, но всюду было одно

и тоже: трубку или не поднимали или для разнообразия

раздавались короткие гудки «занято». Потеряв всякую, в

общем-то, и не очень великую надежду, Нефедов некоторое

время сидел, глядя на телефон. Кто тут мог ему ответить?

Этот аппарат, чего доброго, сейчас на Земле вообще в

единственном экземпляре. Это ж понятно, что с Юрием

Евдокимовичем он связался не по телефону, а как-то иначе,

просто телефон подключен к этому «иначе…» Его аппарат

здесь не более чем игрушка для щекотания нервов.

6. МЕЖДУ ВЧЕРА И СЕГОДНЯ

Из задумчивости Нефедова вывел ручеек, вдруг шустро

пробежавший из ванной в коридор. Охнув и забыв обо

всем на свете, кроме соседки снизу, Василий Семенович

влетел в ванную, одним движением обеих рук закрутил

краны, и до самого плеча сунув руку в ванну,

изливающуюся через край тонкой рваной пленкой,

выдернул пробку. Уж при таком-то потопе скандал сегодня

неминуем. Потом лихорадочно отыскал тряпку и принялся

собирать воду.

42

Минут через десять мокрый от пара и пота, он присел

на край ванны: теперь тут было сыро, слегка пахло

известкой. Конечно же, заблуждение о соседке развеялось

еще в работе, но это не успокоило, ведь если квартира

повторена до мелочей, то вода все равно куда-нибудь

протечет. А куда? Конечно, уж сюда-то дорогая соседка

Зинаида Михайловна не прибежит. Как глупо она, кстати,

поступала, постоянно скандаля, если жизнь была такой,

какой оказывалась теперь. И все равно уж соседку-то с ее

крашенной перекрашенной головой Нефедов встретил бы

сейчас с распростертыми объятиями. А если он промочит,

да замкнет что-нибудь восстановителям? «Ну, – скажут

они, – кого мы и воскресили…»

Еще несколько минут Нефедов сидел, ожидая

неизвестно кого и чего. Потом, понемногу отойдя, сбросил

больничные штаны, надетые прямо на голое тело, и

опустился во вновь наполняемую ванну. Вода