он коснулся самого нижнего квадратика. Дверь,

состоящая из четырех треугольников, вышедших со всех

сторон сразу, легко сомкнулась и тут же разошлась.

Нефедов уж было подумал, что сделал что-то не то и лифт

отказывается везти, как вдруг обнаружил себя внизу,

потому что вместе с дверями лифта открылась дверь на

улицу, где были видны люди. Как произошло это

стремительное, но незаметное перемещение Нефедов не

понял: казалось, лифт просто моргнул своими глазами и

все. Но, вероятно, сейчас было разумней принимать все без

объяснений.

Оказавшись среди людей, он удивился, что не может

понять их речи. Некоторые слова были вроде знакомы, но

не сразу узнавались или из-за неправильного ударения, или

из-за неизвестных слов-приставок. Большинство же слов

было просто неизвестно. Немного побродив между

54

гимнастами, людьми разных национальностей и не

отыскав Виктора, он пристроился к группе бегунов.

Нефедов предполагал, что они бегут по какому-то кругу,

однако в какой-то части этого круга, группа замедлила бег и

остановилась. Взбудораженные, разгоряченные мужчины и

женщины в промокших от пота футболках и майках стали

прощаться друг с другом. Кое-кто, не разобравшись, пожал

руку и Нефедову. Как ни было это смешно, но Василий

Семенович потерял путь к лаборатории. Он стоял,

озираясь по сторонам, когда к нему робко подошла

девушка, которая очень пристально присматривалась к

нему еще во время бега.

– Кажется, вы заблудились, – сильно волнуясь, сказала

она, – я вас провожу.

– Да, – смутившись, ответил Нефедов, – я заблудился.

Но почему вы говорите… на моем языке?

– Наверное, для того, чтобы вы поняли меня, –

засмеявшись, ответила она. – Увы, язык за то время… ну,

пока вы не жили, сильно изменился. А я знаю ваш язык,

потому что работала в группе по вашему восстановлению.

– А ребята мне ничего не сказали.

– Но зачем? У нас ведь было несколько таких групп, а

Виктор, Анатолий и Юрий Евдокимович были уже

последним звеном.

– А как вас звать?

– Мида.

– Интересное имя. А меня Василием Семеновичем.

– Я знаю.

– А ну, конечно, конечно. Значит, мне придется

переучиваться на ваш язык?

– Это не сложно. По специальной программе вы

освоите его за несколько дней. Ну, а если изучать

основательней, то я могла бы помочь. За многими словами

уже целые пласты истории. Хотя есть и очень легкие

случаи. Ну, вот, например, что такое «леттрам»?

55

– Летающий трамвай – это я уже знаю, – смеясь, сказал

Нефедов.

– Ну, вот… – разочарованно сказала девушка, – видите,

как просто. Вначале кто-то из изобретателей назвал его так

в шутку, но это прижилось. А вообще-то, наш язык – это

далеко не совершенство. Язык вашего времени был куда

выразительней. Наш язык – это упадок. Развитие техники

окончательно доконало его.

У спасительницы Нефедова было интересно не только

имя. Она была очень красива, как были красивы здесь все

женщины. У Миды была гибкая, миниатюрная фигурка,

зеленоватые глаза, длинные, прибранные с помощью

хитроумной заколки, рыжие волосы и, пожалуй, самое

потрясающее – веснушки, рассыпающиеся с носа на щеки.

При каждом взгляде, бросаемом на нее, она краснела и

смущенно отворачивалась.

– Одного не могу понять, – сказал Нефедов, – зачем

людям, которые живут не умирая, какая-то утренняя

гимнастика, какие-то упражнения?

– Да, – согласилась Мида, – физические упражнения,

как средство поддержания здоровья, нам вроде бы и не

нужны, но для нас это удовольствие. Говорят, что нечто

похожее, правда, как бы сказать с некоторой натяжкой,

произошло когда-то с сексуальными влечениями. Если

вначале они были необходимы лишь для продолжения

рода, то после, когда человек стал культурней, эти влечения

превратилось в одно из удовольствий…

Еще издали у входа в лабораторию Нефедов увидел двух

мужчин в спортивных костюмах. Высокого Виктора с его

бородкой и атлетическим сложением он узнал теперь сразу,

а Толика, низкого и чуть округлого, как его улыбка и,

пожалуй, как сама его натура, признал уже вблизи.

Нефедов сконфужено, оттого, что заблудился, торопливо

попрощался с Мидой.

56

– А мы уж потеряли тебя, – пожимая руку, сказал

Виктор.

– Ну, старина! – восхищенно воскликнул Толик, хлопнув

по плечу и без того смущенного своим приключением

Нефедова, – не ожидали мы, что ты начнешь новую жизнь

с хорошеньких девушек. Даю голову на отсечение, что она

влюбилась в тебя.

– Да брось ты, когда бы она успела, – ответил Нефедов

на это дружеское подтрунивание. – Просто помогла мне. Я

заблудился.

– Ну, уж, конечно, заблудился, – нарочно не верил

Толик, – как у нас можно заблудиться? Да, если хочешь

знать, мы для того и создаем все лишь в одном

неповторимом экземпляре, чтобы ориентация происходила

подсознательно: зачем человеку лишние заботы? А ты

заблудился…

– Ну, черт его знает! – даже рассерженно сказал

Нефедов. – Да у меня в глазах рябит от вашего

неповторимого! Может мне привычней в стандартном.

– Ну, ладно, хватит, хватит, – остановил их Виктор. –

Юрий Евдокимович ждет нас наверху.

– Интересно, что язык у вас изменился, а имена

остались, – сказал Нефедов, когда они подходили к лифту.

– И у вас, и у этой девушки очень простые имена.

– Во! Видел! – снова поддел Толик, толкнув Виктора. –

Они уже и познакомились.

– Не удивляйся, если теперь тебе будут встречаться

Харлампии, Ксении, Афродиты (в основном гречанки),

Серафимы, Капитолины, Матвеи, – сказал Виктор. – В

нашей цивилизации культ прошлого. Движением вперед

мы не озабочены, оно происходит и так. Но мы озабочены

тем, чтобы ничего не потерять. Сорок четвертый век мы

считаем эрой всеохватности, и это невольно сказывается на

именах. К тому же, мы ведь знаем, что будущее за полным,

57

восстановленным человечеством, а значит, в нем будут все

имена. Имен, навсегда исчезнувших, нет.

9. СЮРПРИЗ К ЗАВТРАКУ

Нефедов шагнул в свой «предбанник» и застыл около

дверей. В нос ударил смрад горящего тряпья, пороха,

бензиновой гари. В комнате были видны лишь столик и

диван с креслами, но дальше была не комната, а

необъятное поле какой-то жуткой битвы: все было

заполнено дымом, огнем, железным скрежетом, ревом

танков невиданных конструкций, ревом людей с дикими

искаженными лицами, пробегавшими и теряющимися в

дыму. На одном из кресел спиной к двери сидел старший

восстановитель. Неизвестно как, услышав и оглянувшись

на вошедших, он потянулся к какому-то блестящему

предмету в форме точильного бруска на столике. И тут же

вся битва вместе с дымом, с массивными железными

чудовищами и бегущими людьми исчезла. Вместо

задымленной дали, были голубоватые стены, вместо грома,

лишь звон в ушах от внезапной тишины, вместо смрада,

совершенно чистый воздух.