«цвик». На прощанье женщина спросила, желательно ли мне, чтобы дух из бутылки сказал, сколько мне лет. Но я запретила ей проделать это перед всем честным народом.

Затем Ганна сообщила, что видела дикаря с пестрыми перьями на голове и с кольцом в носу и знаменитого доктора с труднопроизносимой фамилией, у которого имеется большая лавка рядом с городской церковью. Она вытащила пузырек, наполненный душистой водой, и торжествующе показала присутствующим.

Господин Томазиус взял пузырек и поднес его к носу.

— И что стоит эта штука? — спросил он старуху.

— Это вовсе не штука, господин Томазиус, а мускус, — ответила Ганна, — и это стоит только два батцена.

— Только два батцена! — передразнил аптекарь. — Ганна, вы — дура! Вы могли бы получить это от меня даром, потому что это не стоит и двух хеллеров.

Ганна недоверчиво улыбалась. Чужеземный доктор сказал ей, что эта вещь вывезена из Аравии, но, так как она знала, что господин Томазиус в этих вопросах не переносит противоречия, то благоразумно смолчала.

— Если бы сегодня после обеда меня не ожидало столько работы, — прибавил аптекарь, — то я обязательно пошел бы на ярмарку и посмотрел бы торговлю этого шарлатана. Может быть, среди его товаров найдется сокровище, о ценности которого сам владелец и не подозревает. Свою иерихонскую розу и «палец великана» я тоже купил у такого бродячего доктора. Но ты, Эльза, если пойдешь на ярмарку, берегись покупать что-либо у этого парня! Вас, Ганна, предостерегать уже слишком поздно, а для господина магистра мое предостережение будет бесполезным, так как он горит нетерпением отправиться к этому доктору за средством против мозолей. Ну, да все равно! Теперь я ухожу в аптеку, и если вы, господин магистр, хотите остаться посидеть с Эльзой, то я ничего не буду иметь против, потому что вы воспитанный и образованный человек, у которого ты, Эльза, многому можешь поучиться.

Было уже за полдень, и солнце ярко освещало ярмарочную толпу.

В утренние часы были сделаны все необходимые хозяйственные покупки, а послеобеденное время было посвящено развлечениям; что в этих развлечениях не было недостатка, мы уже знаем из рассказов старой Ганны.

Бюргеры города Финкенбурга прохаживались вдоль рядов ярмарочных лавок под руку со своими женами, останавливаясь то здесь, то там, чтобы рассмотреть что-либо, бросившееся в глаза, или чтобы перекинуться словом со встречным знакомым. Крестьяне и крестьянки в праздничных нарядах, работая локтями, протискивались через толпу; молодежь горланила вовсю; многие играли на маленьких деревянных дудках, которые можно было приобрести тут же на ярмарке за пару хеллеров. Шум не утихал ни на секунду, так как хозяева балаганов привлекали внимание публики всевозможными звуками — ударами в таз, трещотками и барабанным боем; торговцы также зазывали покупателей, стараясь перекричать друг друга. Но финкенбуржцев весь этот шум ничуть не смущал — он был тоже одним из обычных ярмарочных развлечений.

Господин Томазиус все же урвал минутку, чтобы сходить на ярмарку. Он с достоинством шагал между рядами палаток, упирая подбородок в набалдашник своей трости, и искал лавку доктора, описанную экономкой.

— Добрый день, господин Томазиус! — закричал ему старый, бедно одетый человек, сидевший за столом, нагруженным травами и кореньями.

— Благодарю вас, Вурцельпетер. Как дела? — дружелюбно отозвался аптекарь.

— Плохо, плохо, господин Томазиус! Сегодня никто и не смотрит на мои травы; у меня есть ромашка, баранья трава, трава против глистов, корень против одышки, но все это лежит на своем месте, и никто ничего не покупает — все бегут к иностранному доктору! Если бы я не имел прибыли от продажи трутов, то не заработал бы даже на уплату за право торговли.

Старик был собирателем трав и корней в горах, причем он добывал и труты, из которых финкенбуржцы высекали огонь.

Господин Томазиус, который ежегодно давал заработать Вурцельпетеру несколько лишних грошей, до того расщедрился, что купил у него большой кусок трута и заплатил, не торгуясь.

— Где лавка этого доктора?

Собиратель корней показал костлявым пальцем на большую толпу, над которой колыхался кусок размалеванного полотна, укрепленный на длинном шесте.

Провожаемый недовольным взглядом Вурцельпетера, господин Томазиус направился к указанной лавке и, протиснувшись через густую толпу, пробрался вперед.

Изображение на полотне, которое развевал во все стороны ветер, состояло из трех отдельных рисунков. Первый представлял собой человеческую фигуру, носившую на себе следы всевозможных болезней; изо рта человека свешивался клочок бумаги со следующими стихами:

Несчастный Лазарь перед вами —

Он болен грудью и ногами,

Болят глаза и оба уха,

Печенка, легкие и брюхо.

Найдется ль кто-нибудь на свете,

Кто исцелит недуги эти?

На втором рисунке был изображен господин в красном камзоле, со шпагой на боку, вливающий в рот пациента какую-то жидкость из большущей ложки. Красный господин держал во рту записку, которая гласила:

Иди сюда, ко мне, бедняга!

Вот жизни эликсира фляга!

Мои чудесные пилюли

Здоровье многим уж вернули.

Доктором Рапонтико меня зовут,

Везде и всюду мне хвалы поют.

Наконец, на третьем рисунке красовался уже исцеленный больной. Его костыли были брошены тут же за ненадобностью; пышущее здоровьем тело поражало обилием мускулов. На щеках виднелись две больших красных кляксы, а на записке, которую он держал во рту, стояло:

Хэйза, юхэйза, дидельдум!

Вот так чудо! Мутится ум!

Вчера я был болен и хвор и хил,

Доктор Рапонтико меня исцелил.

Теперь я весел, здоров, как бык, —

Доктор Рапонтико могуч и велик!

Рассмотрев картины и прочитав стихи, господин Томазиус обратил все свое внимание на саму лавку. Снаружи она представляла собой галерею, к которой вела лестница. Самого доктора не было видно: он, вероятно, показывал свое искусство внутри балагана. Публику, толпившуюся у входа, развлекал скоморох. Наш старый знакомый, Бальтазар Клипперлинг из Вены, одетый в пеструю, обвешанную бубенцами одежду, в остроконечной шляпе, держал под уздцы одну из маленьких лошадок, на обязанности которых лежало при переездах тащить докторский фургон.

— Пирам! — говорил скоморох лошади. — Скажи, сколько месяцев в году?

Пирам двенадцать раз топал ногой.

— А сколько дней в неделе?

Лошадь и это знала.

— Пирам, а скажи, кто здесь самый ученый из почтенной публики?

Пирам обошел народ и остановился возле одного кретьянина, который от чрезмерного удивления разинул рот. Громкие крики одобрения вознаградили гаера и его способного ученика.

— Ну, а теперь скажи, Пирам, кто здесь храбрее всех?

Лошадь снова прошлась по кругу и остановилась возле