– Ты ее любишь? – выкрикнула я.

Эмиль стиснул мою руку.

– Я не влюблен в нее, и не понимаю, почему ты мне не доверяешь.

– С какой стати мне тебе доверять, черт побери? – закричала я по-датски. – Если она для тебя не важна, если ты ее не любишь и не хочешь с ней встречаться, то почему не можешь перестать с ней общаться? Это ранит меня. Сильно ранит!

Эмиль остановился и повернулся ко мне. Мы стояли посреди чудесной мощеной улочки, где снимали культовый датский сериал «Дом в Кристиансхавн». Нас окружали желтые, розовые и белые дома и старинные фонари.

– Я хочу иметь возможность видеться с кем хочу. – Глаза у него сузились от ярости. Я выдернула руку и отшатнулась. – Ты не можешь меня контролировать.

«Прекрати. Это что еще за идиотские феминистские штучки?»

Внутри меня все кипело и булькало.

Мы находились в центре старого как мир конфликта. Я была подругой с завышенными эмоциональными требованиями, и мой молодой человек не мог их удовлетворить, поскольку это ограничило бы его личную свободу. Я ненавидела Эмиля с его подростковыми представлениями о свободе.

– Я имею право делать то, что важно для меня, и ты должна уважать мои желания! – крикнул Эмиль.

Его рассуждения звучали нелепо и вызывающе, но он был полностью уверен в своей правоте. Я задумалась, не заботливая ли приятельница сформулировала эту эффектную максиму. Или его терапевт?

– Да! – по-датски завопила я. – Делай что хочешь, мать твою!

И стремительно пошла прочь – однако спустя несколько секунд сообразила, что идти мне некуда. Мой демонстративный уход кончился тем, что я поплелась в комнату Эмиля в общежитии.

«Окей, тогда я пойду за мороженым один».

Я вернулась домой, где меня встретили пустующая летом дедушкина квартира и обильные месячные. Киста, о которой я почти забыла, прозрачный пузырек внутри, превратилась в мощный генератор боли, набирающий обороты. Сердце колотилось в груди, генератор трясся все сильнее и сильнее, а потом внезапно замер, и в мире не осталось ничего, кроме боли. В глазах потемнело, побелело, пошло вспышками. Я лежала на диване, чувствуя, как из меня вытекает жизнь. Киста должна была рассосаться сама по себе, она была неопасная, просто пузырек с жидкостью внутри. Балконная дверь была открыта, и лоб саднило от ветерка. Я утешала себя тем, что это не опасно, просто больно. Снова и снова напоминала себе: это просто боль. Просто боль. Только боль и ничего больше.

Сравнительно недавний общественный интерес к месячным мало уделял внимания болезненному аспекту, больше визуальному: картинки в социальных сетях изображали женщин с раздвинутыми ногами, гордо демонстрирующих кровь на трусиках, ниточки от тампонов на фоне дряблых бедер, менструальные чаши между тонкими пальцами с безупречным маникюром. Я обливалась потом на диване. Чаша. Чашка. Кто в здравом уме способен вставить себе внутрь чашку и ждать, пока она наполнится кровью? А потом варить ее в кастрюле на плите? Даже у Куллы-Гуллы[10] дела с интимной гигиеной обстояли получше. Может, она отскребала свои вязаные прокладки чистым шершавым камнем. Почему никому из художников комиксов не пришло в голову изобразить это? Казалось, что все женщины-художники Мальмё поставили себе задачу уничтожить табу, связанные с месячными, выпуская в неделю по новой графической антологии. Чем их не устраивало плакатное искусство семидесятых? Недостаточно откровенно для сконских графиков? Реши они изобразить свои испражнения, и то было бы занятнее.

В вопросе менструации можно было выделить три общественных движения. Первое призывало открыто обсуждать месячные, писать о них, говорить о них, стучаться в открытые двери… Второе объединяло помешанных на физиологии и гормонах. Третье, с самым сильным лобби, возносило месячные до небес и утверждало, что циклы луны отделяли «нас» от мужчин с их неизменным стилем жизни. Но если это такой важный вопрос, то почему никто не обсуждает, что женщина чувствует в этот период?

Несколько месяцев назад, когда я была на осмотре у гинеколога и на туманном экране ультразвука обнаружилась киста, врач была довольна. Она нашла проблему и заверила меня, что та исчезнет сама по себе.

– Такие маленькие кисты проходят сами, – объяснила она, крутя металлическим прибором у меня в вагине. Ощущение было, что он достает до самых легких. – Они совершенно неопасные.

Маленькая неопасная киста тем не менее причиняла жуткую боль, так что врач прописала мне мощное болеутоляющее – напроксен.

– Но меня давно уже мучает боль, – сказала я. – Я уже принимала напроксен.

Гинеколог еще повертела прибором внутри, тыкаясь мне в сердце, в горло.

– И вам помогло?

Когда я сказала «нет», она нахмурилась и записала меня в очередь на прием к специалисту по эндометриозу. Я подумала: слава богу. Но в душу закрались сомнения.

Я слышала об эндометриозе и видела кампанию, в которой смелые девушки из Берга позировали в футболках с надписью «Не просто менструальная боль». Участницы стремились привлечь внимание к проблеме и требовали от работодателей и профсоюзов особых условий для женщин с эндометриозом. Они описывали невыносимую боль, расстройство желудка, сексуальные и гинекологические проблемы – множество проблем. Иногда я испытывала боль во время месячных, но я не застревала в общественных туалетах с диареей и не заливала стулья кровью. Почему-то я считала, что ко мне все эти рассказы не имеют никакого отношения. Мою подругу Виде рвало от боли во время месячных. Со мной такого не случалось. Так, может, у меня нет эндометриоза?

Очередь на прием к специалисту была длинная. Экстремально неопасную кисту обнаружили в мае, сейчас шла последняя неделя июля, и я едва могла пошевелиться от боли. Чувствовала, как ткани разрываются внизу живота, вызывая яркие, жгучие приступы боли. И ничего нельзя было поделать. Ни одно лекарство – по рецепту или без – не помогало. Боль отдавалась в онемевших ногах и спине. Я уже давно отказалась от универсального совета двигаться, чтобы отвлечься от боли, потому что от физической нагрузки мне становилось только хуже. Сейчас даже поход в кухню был мне не под силу. Я бросила попытки противиться боли. Сдалась. Это неопасно. Это только боль при месячных. Это естественно. У меня такое уже много лет. Или они все-таки стали болезненнее? Я пыталась припомнить.

В самом начале, в средних классах, я, белая как полотно, сидела у школьной медсестры и пила напроксен. Вечером я пыталась уснуть, обернув живот шерстяным шарфом – по мнению мамы, это помогало от менструальных болей. Но на самом деле нет. Следуя советам врачей и заботливых журналов, я принимала обезболивающее до начала менструации; двигалась, поскольку это полезно, лежала на диване с бутылкой горячей воды, оставлявшей красные пятна на животе. Через несколько лет я смирилась с тем, что обезболивающие и прогулки не помогают, и подстроила ритм жизни под регулярно возвращающуюся боль. Я не планировала ничего на эти дни, пропускала занятия, целую неделю не ходила в бассейн. Я ставила жизнь на паузу на пару дней и потом возвращалась к привычному ритму. Иногда было невыносимо больно, иногда терпимо. Не то чтобы это было ужасно каждый месяц. По крайней мере, до недавнего времени.