— А это нужно — раздражать меня?

В ответ она подняла бровь, с удивлением замечая, что голова больше не болит.

— Но это так легко, — поддразнила Рейвен.

Он наклонился ближе.

— Дерзкая женщина. Ты хотела сказать — это так опасно?

— Хм, возможно, и это тоже.

Она быстро провела по волосам, отбрасывая их с лица. Это был такой будничный, но полный чувственности жест — он не мог оторвать взгляд от ее прекрасного лица, высокой груди и нежной линии шеи.

— Ну и как, ты достаточно хорошо играешь в шахматы? — спросила она с вызовом.

Через час Михаил, откинувшись в кресле, смотрел на ее лицо, в то время как она изучала доску. Сосредоточившись и нахмурив брови, она старалась разгадать его стратегию. Она чувствовала, что он заманивает ее в ловушку, но не могла ее найти. Подперев подбородок, она расслабилась и не стала торопиться. Она была терпелива и благодаря этому уже дважды ставила его в тупик — просто потому, что он был слишком уверен в себе.

Внезапно ее глаза расширились, и ленивая улыбка скользнула по губам.

— А ты хитрая бестия, Михаил! Но мне кажется, ты такой умный, что тебе будет трудно.

Он посмотрел на нее, прищурив глаза и сверкнув белыми зубами в свете камина.

— Разве я не упоминал, мисс Уитни, что последнего, кто оказался настолько невоспитан, чтобы обыграть меня в шахматы, бросили в темницу, где он в мучениях провел тридцать лет?

— Полагаю, тебе тогда было где-то около двух лет, — съехидничала она, не отрываясь от шахматной доски.

Он шумно вздохнул. Ему было так спокойно в ее присутствии, он испытывал абсолютное умиротворение. Она, очевидно, верила в то, что он простой смертный, просто с очень сильными телепатическими способностями. Михаил лениво потянулся через доску, делая ход и замечая, как в ее глазах появляется понимание.

— По-моему, это шах и мат, — сказал он вкрадчиво.

— Я должна была предвидеть, что мужчина, который ходит по лесу вместе с волками, окажется хитрецом.

Она улыбнулась.

— Великолепная игра, Михаил. Я действительно получила от нее удовольствие.

Рейвен откинулась на спинку стула.

— Ты можешь разговаривать с животными? — с любопытством спросила она.

Ему было приятно, что она в его доме, нравилось, как огонь окрашивал ее волосы в синий цвет и как тени ложились па ее лицо. Он запомнил его во всех подробностях, и теперь, если он закроет глаза, оно появится перед ним: высокие скулы, небольшой нос и полные губы.

— Да, — сказал он правду, не желая ее обманывать.

— Ты бы убил Джейкоба?

Ее ресницы трепетали.

— Осторожнее задавай вопросы, малышка, — предупредил он.

Она подобрала ноги, впиваясь в него взглядом.

— Знаешь, Михаил, ты так привык пользоваться своей силой, что даже не хочешь задуматься, правильно поступаешь или нет.

— Он не имел права дотрагиваться до тебя. Он причинил тебе боль.

— Но он не знал об этом. Ты тоже не имеешь права дотрагиваться до меня, но делаешь это постоянно, — резонно заметила она.

Его глаза холодно блеснули.

— У меня есть все права. Ты принадлежишь мне. Он сказал это спокойно и мягко, но предостерегающе.

— И что важнее, Рейвен, я не причинил тебе боли.

У нее перехватило дыхание, она судорожно облизала губы.

— Михаил, — сказала она с сомнением, словно подбирая слова, — я принадлежу себе. Я человек, а не вещь, которой ты можешь завладеть. По крайней мере, я живу в Соединенных Штатах. И вернусь туда, поскольку собираюсь сесть в ближайший поезд на Будапешт.

Он улыбался, как охотник. Это была хищная улыбка. На краткий миг свет камина стал красным, и его глаза стали волчьими. Он ничего не сказал — просто смотрел, не мигая.

Рейвен, словно защищаясь, взялась за горло.

— Уже поздно, мне пора.

Она слышала, как колотится сердце. Что же это было, чего ей так хотелось? Рейвен точно знала, что эта ночь была самой прекрасной и пугающей в ее жизни и что она хочет увидеть его снова. Он сидел неподвижно. Она ждала, затаив дыхание. Ее охватил страх, и по телу побежали мурашки. Страх, из-за которого надо было уйти. Страх, из-за которого надо было остаться. Она обреченно вздохнула.

— Михаил, я не понимаю, чего ты хочешь.

Но на самом деле она не знала, чего хочет сама.

Он встал с грацией сильного зверя. Его тень укрыла ее. Мускулистые руки нежно подхватили Рейвен и поставили на ноги. Руки скользнули вверх по ее рукам, легким прикосновением легли на плечи, поглаживая большими пальцами шею. От этой ласки тепло разлилось в животе. Она была такой маленькой с ним рядом, такой хрупкой и уязвимой.

— Не пытайся покинуть меня, малышка. Мы нужны друг другу.

Его темноволосая голова склонилась ниже, он целовал ее веки. Рейвен ощутила, как по коже словно рассыпались крошечные угольки.

— Ты заставила меня вспомнить, что значит жить, — прошептал он своим гипнотическим голосом.

Его губы нашли уголок ее рта, и словно электрический ток прошел через ее тело.

Рейвен прикоснулась к его смуглой щеке, положив другую руку на твердую мускулистую грудь, словно желая сохранить между ними дистанцию.

— Послушай меня, Михаил. — Ее голос звучал сухо. — Мы оба знаем, что такое одиночество и отверженность. Я не в состоянии понять, как могу находиться рядом с тобой, дотрагиваться до тебя и не сгибаться под тяжестью груза, который мне не нужен. Но мы не можем так поступить.

Веселые искорки запрыгали в его темных глазах, а пальцы легли на ее затылок.

— Да? А я думаю, можем.

Его бархатный голос был сам соблазн, а улыбка завораживала.

Рейвен ощутила желание во всем теле. Оно стало податливым, изнемогающим от чувственного прилива. Он был так близко, что она казалась самой себе его частью, он обволакивал ее со всех сторон.

— Я не собираюсь делить с кем-то постель только потому, что мне одиноко.

Он рассмеялся, негромко и удивленно.

— Вот ты о чем думаешь? Стала бы ты делить со мной постель только потому, что одинока?

Его рука снова гладила ее шею, ласкала, будоража кровь.

— Вот почему ты займешься со мной любовью. Вот почему!

И он прижался ртом к ее губам.

Девственно-белый огонь. Голубые молнии. Земля поплыла у нее под ногами.

Михаил прижал ее изящные формы к себе, его тело требовало, а губы властвовали, увлекая ее в мир подлинных чувств.

Рейвен оставалось лишь цепляться за него, как за спасительный якорь в бушующем море. Из его горла вырвалось сдавленное рычание — звук был животный, дикий, волчий. Его рот приближался к ее нежной шее, он спускался все ниже, к тому месту, где под атласной кожей отчаянно бился пульс.