— Она похожа на эту гарнитуру?

— Ну, вроде… похожа.

— Офицер, вы можете с уверенностью сказать, было еще в тот день на нем два наушника или только один, как сейчас?

— Ваша честь, я дважды включал сирену, а он не уступил дорогу полицейскому транспорту. Было очевидно, что он не слышит.

— Понятно, — сказал судья. — Думаю, что в этом деле мистера Моссмена следует оправдать за недостаточностью улик. Суд находит его невиновным по предъявленному обвинению.

В зале суда послышались аплодисменты и сдавленный смех, но пристав заставил всех замолчать, а когда слушание закончилось, Дарт Вейдер надел шлем и, в то время как все продолжали смотреть на него, сказал:

— Да пребудет с вами сила.

Теперь, когда Рон Лекруа лечил геморрой, Фаусто Гамбоа, все еще остро переживавший поражение от Дарта Вейдера, отчаянно поспорил с Пророком, узнав, что к нему в напарники назначили офицера Баджи Полк. Во времена молодости Фаусто женщины не участвовали в патрулировании, поэтому он с презрительной усмешкой сказал Пророку:

— Может, она до сих пор меняется полицейскими жетонами с дружками-полицейскими, как менялась значками с одноклассниками?

— Она хороший коп, — ответил Пророк. — Дай ей шанс.

— Или одна из тех, кто во время патрулирования привыкла гулять с напарником по бульвару в обнимку?

— Брось, Фаусто, — сказал Пророк. — Это только на один месяц, по майскому графику дежурств.

Как и Пророк, Фаусто по старой привычке носил шестидюймовый «смит-и-вессон». В первый же вечер он рассердил новую напарницу ответом на ее вопрос, почему он вооружен шестизарядным револьвером, в то время как магазин девятимиллиметровой «беретты» вмещает пятнадцать патронов плюс один в стволе.

— Если в перестрелке тебе нужно больше шести выстрелов, ты заслуживаешь того, чтобы тебя пристрелили, — заявил он без намека на улыбку.

Кроме того, Фаусто никогда не носил бронежилет, а когда она спросила почему, ответил:

— В прошлом году в Штатах застрелили пятьдесят четыре полицейских. На тридцати одном был бронежилет. Ну и много пользы он им принес? — Фаусто поймал взгляд напарницы, направленный на его грудь, и добавил: — Это все мое. Никакого бронежилета. У меня объем груди больше, чем у тебя. — Потом посмотрел на нее и сказал: — Гораздо больше.

Это замечание по-настоящему ее разозлило, потому что маленькая от природы грудь Баджи Полк сейчас была набухшей. Очень набухшей. Дома у нее осталась четырехмесячная дочь, за которой ухаживала ее мать, потому что Баджи только что вышла на службу после декретного отпуска, похудев на несколько фунтов. Ей не хотелось выслушивать слегка завуалированные шуточки о размерах своей груди от старого хрыча, особенно когда эта грудь причиняла ей физические страдания.

Ее муж, детектив отделения западного Лос-Анджелеса, ушел от нее за три месяца до рождения дочери, объяснив, что их двухгодичный брак был «достойной сожаления ошибкой». И что они были «взрослыми людьми». У нее было желание вмазать ему по зубам полицейской дубинкой, как и половине его дружков, которых она встречала, выйдя на работу. Как они могли дружить с таким козлом? Она отдала ему ключи от сердца, а он вошел, перевернул мебель, разбил посуду и украл самое ценное. Подлый ворюга.

И вообще, зачем женщины-полицейские выходят замуж за копов? Она сотни раз задавала себе этот вопрос с тех пор, как этот кретин бросил ее с дочерью и дешевым обещанием не задерживать алименты и навещать девочку, «когда подойдет время». Естественно, имея за плечами пять лет выслуги, Баджи понимала, почему женщины-полицейские выходят замуж за копов.

Когда она вечером приходила домой с желанием выговориться, обсудить то дерьмо, с которым ей приходилось сталкиваться на улицах, кто еще мог понять ее лучше, как не другой коп? Что было бы, если бы она вышла замуж за оценщика страховых убытков? Что бы он сказал, если бы она поделилась своими переживаниями! Например, о том случае в сентябре, когда они прибыли по вызову в Голливуд-Хиллз, где владелец многомиллионной виллы, приняв слишком большую дозу экстази и крэка, задушил десятилетнюю падчерицу, потому что она отвергла его сексуальные домогательства — во всяком случае, к такому выводу пришли детективы. Правды не узнает никто, поскольку этот ублюдок снес себе полчерепа пулей четырехдюймового «кольта-магнума», пока Баджи с напарником стояли на крыльце, разговаривая с соседкой, которая утверждала, что слышала, как плакал ребенок.

Услышав выстрел, полицейские с оружием наготове побежали к дверям, а Баджи на ходу вызывала подмогу, крича в микрофон, укрепленный у нее на плече. Когда подмога прибыла и копы выпрыгивали из автомобилей с ружьями в руках, Баджи стояла в спальне хозяина дома, не в силах отвести взгляд от детского тельца в пижаме. Странгуляционные полосы уже начинали темнеть, из глаз сочилась кровь, на пижаме виднелись пятна от мочи и экскрементов. Отчим лежал в гостиной, вытянувшись на диване, подголовник которого был забрызган кровью, ошметками серого вещества и осколками кости.

Свихнувшаяся от курения крэка женщина, мать ребенка, визжала на Баджи:

— Помогите ей! Оживите ее! Сделайте же что-нибудь!

Она кричала снова и снова, пока Баджи не схватила ее за плечо и заорала в ответ:

— Заткнись немедленно! Она мертва!

Именно поэтому женщины-полицейские всегда стремились выйти замуж за копов. Как бы ни был велик процент разводов таких пар, они считали, что брак с гражданским еще хуже. С кем можно поговорить после того, как увидишь задушенного ребенка на Голливуд-Хиллз? Может быть, мужчинам-полицейским и не требовалось рассказывать о своих переживаниях, но женщинам нужно было выговориться.

Баджи надеялась, что когда вернется на службу, ей в напарницы, возможно, дадут женщину — по крайней мере пока она не кончит кормить грудью. Но Пророк сказал, что график этого месяца полностью нарушен из-за неожиданно большого числа ранений при исполнении служебных обязанностей, отпусков и тому подобного. Он сказал, что Баджи в этом месяце может поработать с Фаусто. В Управлении полиции Лос-Анджелеса все крутилось вокруг графика дежурств, а Фаусто считался надежным ветераном и, по словам Пророка, никогда не подводил напарников. Но вытерпеть двадцать восемь дней такого дерьма?

Фаусто тосковал по старым добрым дням в Голливудском участке, когда после ночной смены они собирались, чтобы выпить пива и расслабиться на верхней автостоянке кинотеатра Джона Энсона Форда, что напротив летнего театра Голливуд-Боул, в месте, которое они называли «Дерево». Иногда к ним присоединялись девочки, и если одна из них целовалась в машине с копом, можно было не сомневаться, что другой коп незаметно подкрадется, заглянет в окно и заорет:

— Вы задержаны на месте преступления!

В одну из таких благоуханных летних ночей Пророк с Фаусто стояли вдвоем, привалившись к «фольксвагену». Фаусто тогда был молодым копом, только что вернувшимся из Вьетнама, а Пророк — уже бывалым сорокалетним сержантом.