Незадолго до рассвета Дэвис отвез Пиа обратно в ее квартиру, но сперва они вдвоем побывали на выбранном месте и прошли через лес к редкому кустарнику, где земля не так густо была усеяна вездесущими презервативами, как на оживленных участках.

Возбужденная перспективой заработать большие деньги, Пиа признательно помахала вслед уезжающему Дэвису, сжимая полупустую бутылку виски.

Надев пальто, судья обвел взглядом свой кабинет, расположенный неподалеку от Иль-де-ла-Сите. Он был человек скрупулезный и обманывал свою жену с тем же вниманием к мелочам, с каким вел дела в суде, ничего не оставляя на волю случая. Время от времени судья выполнял работу для службы безопасности, и эта работа далеко не всегда была невинной. Так что существовали самые разные причины быть осмотрительным.

На подземной стоянке судья достал ключи от своего старенького «Ситроена ID-19». Лишь охранник знал про эту машину, но он был по уши закормлен щедрыми чаевыми. Весь остальной мир, и в первую очередь семья, связывали судью исключительно с новой черной «альфа-ромео». Но он все равно ощущал смутное беспокойство. Несмотря на великое множество угроз, полученных за долгие годы, судья так и не научился игнорировать открытую враждебность, а та женщина в прошлом месяце буквально источала злобу. Судья отправил за решетку пожизненно трех братьев из Марселя за убийство и попытку шантажа. Не совсем ясно, чьей была эта женщина, но судья отчетливо запомнил черные паучьи глаза над воротником норковой шубы и пронзительный крик: «Мерзавец! Ты разбил мою жизнь, но теперь я разобью твою!» Он изо всех сил старался забыть эту мегеру и сосредоточиться на удовольствиях, что ждали его в ближайшем будущем.

Два года назад, рано утром возвращаясь домой на машине через Булонский лес, судья случайно наткнулся на подростка по имени Зита. То ли у него в тот момент было соответствующее настроение, то ли повлияла фаза луны, а может, дело в том, как свет фар обрисовал скулы и бедра Зиты, – судья особенно не задумывался. У нее было восхитительное тело, тугие маленькие груди и пепельно-золотистые волосы до плеч. Впоследствии он узнал, что Зита поочередно меняет десять разных париков, но это уже не имело значения – он с самого начала оказался на крючке.

Девять месяцев в году по вторникам судья собирался со своими коллегами, а поскольку он в жизни никогда не смотрел на другую женщину, его супруга, оставаясь одна в красиво обставленной квартире в Ла-Мюэтте, ни о чем не подозревала. У него сложился своеобразный ритуал. Покинув кабинет, судья менял пальто на яркий плащ и вязаную шапочку, всегда ждущие своего часа в «ситроене». Не боясь быть узнанным, он отправлялся в Булонский лес, опьяненный аурой необычного, запретного, придающей очередному приключению дополнительную прелесть.

Его перестали беспокоить мысли о старости, свойственные среднему возрасту. Жизнь – уже не наезженная колея. Если его застанут в обществе извращенца, конец и карьере, и браку. Он вкушал опасность, упивался риском; во многом это было сродни тому, как скалолаз наслаждается головокружительной бездной.

Опасаясь более темных, более уединенных закоулков Булонского леса, судья обыкновенно разъезжал по главным дорогам, в первую очередь по северной части авеню Махатмы Ганди. Он неизменно выбирал высоких, светловолосых трансвеститов – возможно, в память о Зите, которая покончила с собой в общественном туалете вскоре после того, как познакомила его с сомнительными удовольствиями Булонского леса. Судья полюбил этот чужой запах земли и звуки леса. Для него секс без шороха кустов вскоре превратился в клубнику без сливок.

Прошло три недели, прежде чем судья заметил Пиа. Поставив «ситроен» на обочине, он стал слушать, как она спорит с марокканцем, чье лицо было обезображено оспой.

– Ты не занята, – гнусавил марокканец. – Три раза я прихожу сюда, и ты все время свободна. Может, тебе арабы не нравятся? Пошли, я заплачу вдвойне.

Ответ Пиа был отрицательным.

– Va te faire sauter ailleurs, conasse![1]– в сердцах бросил араб, уходя к пышной брюнетке.

Как только Пиа осталась одна, судья медленно проехал чуть вперед.

– Сто пятьдесят за час? – негромко предложил он.

Пиа ответила сразу же. Она не испытывала уверенности насчет самого мужчины, потому что его лицо скрывала шапочка, но машины уже было достаточно.

– Я вся твоя, дорогой… пошли.

Взяв судью за руку, она повела его к крошечной полянке среди кустарника.

– Как вы хотите, мсье?

Судья объяснил, и с него запросили дополнительно пятьдесят франков. Это было нормально, и он согласился. Когда оба полностью разделись, если не считать черных носков судьи, Пиа улеглась на спину на заранее подложенный тартановый коврик. Раздвинув ноги, она улыбнулась, приглашая клиента.

Дэвис убрал рацию.

– Де Вилльерс говорит, судья клюнул.

Аккуратно закрыв багажник, он протянул Майеру один из двух ломиков. Их на прошлой неделе он вместе с другими инструментами купил в Дьеппе, в магазине сельхозинвентаря.

Оба мужчины, надев поверх брюк и рубашек мешковатые серые хлопчатобумажные костюмы, вошли в лес. Дэвис шел впереди, обходясь без фонарика: он прекрасно знал извилистую тропинку. Не далее как сегодня вечером прошелся по ней и на протяжении последних ста ярдов перед кустарниками убрал с дороги все ветки. Дважды ему пришлось цыкнуть на своего напарника. Дэвису никогда не нравилось заниматься такой работой вдвоем с Майером.

Сам де Вилльерс двигался бесшумно, словно кошка, и стремительно, словно кобра, но Майер, близорукий и в неважной физической форме, шумел и отставал. Однако он блестяще разбирался в технике. Дэвис частенько задавался вопросом, почему Майер ушел с завода «Мерседес» в Вольфсбурге, где проработал девять лет старшим инженером научно-исследовательского отдела. За прошедшие с тех пор годы Майер значительно усовершенствовал различные способы человекоубийства с помощью механики или электроники так, чтобы не осталось никаких следов. Он был незаменимым членом команды, за что ему прощалась неуклюжесть в ночной темноте.

Через пять минут Дэвис остановился у одинокой березы и поднял руку. Двое отчетливо услышали приглушенные стоны клиента и ласковые слова трансвестита. Как всегда, наемные убийцы заранее отрепетировали расправу.

Первым же ударом ломика Дэвис раскроил судье череп. Ноги Пиа были сплетены у судьи на спине, и шок словно парализовал ее в таком положении. Дэвис приподнял труп, открывая Майеру доступ к голове и груди Пиа. Та узнала Дэвиса. Ее голос стал хриплым от ужаса.

– Не убивайте меня! Пожалуйста! Я сделала все в точности, как вы просили. Вам была нужна фотография. Снимайте сколько хотите, но умоляю, не бейте меня!

Она с мольбой протянула длинные белые руки, уже испачканные кровью судьи.

Майер обрушил ломик ей на голову, целя в висок. Она обмякла. Остальное было сделано для показухи: десяток жестоких ударов по наполненным силиконом грудям, а в довершение – штрих в духе Мэнсона[2], придуманный де Вилльерсом: надпись кровью у судьи на спине.