Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Она ошиблась. Ничего еще не кончилось. Плюхнувшись в кресло, Соловьев произнес:
– Хватит болтать. Встань.
Наташа подчинилась. Ей пришлось раздвинуть ноги пошире, чтобы не упасть. Ее пошатывало.
– Закати рукав, – приказал Соловьев.
Повинуясь его жесту, вперед выступил Гек, бережно держа одноразовый шприц со сверкающей каплей на конце иглы.
– Не надо, – сказала Наташа, – я не хочу.
Но руку подставила сама, выпрямив ее, чтобы четче обозначились вены на локтевом сгибе. Гек умело сделал укол. Помещение сразу сделалось просторнее, краски – ярче, звуки – громче.
«Получила свое? – спросил внутренний голос. – Ты ведь именно об этом мечтала?»
– Раздевайся, – велел Соловьев, поглядывая на часы.
Наташа сбросила плащ, упавший на ковер. Шуршание длилось дольше обычного и напоминало шорох волн, набегающих на прибрежный песок. Но под ногами Наташи был только пыльный ковер, она это отчетливо видела. Она была способна рассмотреть каждую ворсинку, каждую ниточку и волосок.
– Дальше, – потребовал Соловьев, облизнувшись.
– Оглохла? – рявкнул парень с желто-зеленым фингалом во всю щеку. – Скидывай все.
– Вы будете меня насиловать? – спросила Наташа, внутренне поражаясь равнодушию своего тона.
– Я? Тебя? – Соловьев расхохотался, опрокинув бутылку на столе. – Кому ты нужна, дешевка? Даже групповухи не будет, не надейся. А будет знаешь что? – Он напялил очки, убедился, что стекло треснуло, и зашвырнул их в угол. – Тебя трахнет только один из моих пацанов, для достоверности. А завтра утром или послезавтра тебя найдут в гараже на окраине. Очередная наркоманка. Голая поблядушка, отравившаяся выхлопными газами. Что может быть естественнее? – Соловьев опять зашелся диковатым смехом. – Это называется бытовуха.
Гараж… выхлопные газы… Бытовуха…
Наташа помотала головой, надеясь прогнать кошмар и проснуться в своей комнате, на своей кровати. Пусть там бродят черные лошади и кошки, пусть что-то нашептывают всякие мохнатые карлики, пусть! Но к ним Наташа не перенеслась, и чуда не произошло.
– Приступай, Янычар!
Подчиняясь властному окрику Соловьева, кто-то подскочил к Наташе сзади, стянул с нее свитер, взялся за джинсы, потянул вниз вместе с трусами, засопел, торопясь получить свое.
Пару минут спустя он облегченно замычал, несколько раз остервенело качнул Наташу вперед и назад, а потом брезгливо оттолкнул, словно имея дело не с девушкой, а с отслужившей свое рухлядью.
– Заводите «мерс», – послышался голос Соловьева.
Одновременно с этим воздействие наркотика закончилось. Все стало очень буднично и страшно.
Распростертую на полу Наташу обступили, удерживая за руки и за ноги. То ли Чук, то ли Гек заставил ее запрокинуть голову. Она увидела перед собой маску противогаза, растянутую чьими-то пальцами. Потом мир сузился до размеров этой маски.
Волосы скрипели и рвались под грубым напором резины. Потом она больно хлопнула по щекам и подбородку. Круглые стекляшки перед Наташиными глазами запотели. Она почти ничего не видела и совсем ничего не понимала.
Неужели все это взаправду? Неужели сейчас Наташи не станет, и она перестанет видеть мир даже сквозь эти мутные окошки?
Взяв девушку за руки и за ноги, парни поднесли ее к подрагивающей выхлопной трубе джипа. Одни прижимали ее к полу, другие возились с гофрированным шлангом.
– Бачок не откручивается, – донеслось до Наташи сквозь шум в ушах.
– Режь на хер!
Девушка инстинктивно втянула живот, но резали не ее, резали «хобот» противогаза. Она рванулась и получила беззлобный удар в лоб.
– Расслабься, слоник.
– Ща ты у нас токсикоманкой станешь.
– Гляди, обмочилась!
– Прыгает, как рыба на сковородке!
Наташа не соображала, что все это имеет какое-то отношение к ней. В разинутый рот ворвался удушливый газ, от которого запершило в горле. Закашлявшись, она сделала еще один вдох. Легкие наполнились ядовитой смесью. Наташе удалось высвободить одну ногу, она лягнула кого-то, но от этого ничего не изменилось.
Последнее, что она ощутила, это прикосновения жадных мужских рук, гуляющих по телу, выгибающемуся дугой. Девушку все еще лапали, когда ее не стало. Она провалилась в бездонную пропасть, откуда не было возврата. Там не было ни зверей, ни карликов, ни людей. Наташи Беловой там тоже не было. Она пропала.
Таран, думая о Наташе, представлял ее живой и красивой. Он повидал на своем веку немало трупов, но не допускал мысли о том, что девушка, на которой он едва не женился, тоже может превратиться в такой же труп – холодный, бездыханный, равнодушный ко всему на свете.
Живые не в состоянии прочувствовать ужас смерти, как мертвые не могут ощутить радость жизни. Они находятся по разные стороны пропасти, не видят друг друга, не слышат и не понимают. Когда Таран вспоминал кого-то из умерших родственников или погибших друзей, он всегда думал о них, как о живых.
Наташа тоже была для него живой.
Он вспоминал, как в последний раз говорил с ней, и жалел, что не нашел нежных слов. Он винил себя в равнодушии. Он обзывал себя чистоплюем.
Угрызения совести донимали сильнее изжоги. Дневной сон не шел. Сколько ни вертелся Таран, сколько ни переворачивал плоскую подушку, забыться не удавалось. Мешали взбудораженные нервы и невеселые думы, которые имеют обыкновение одолевать людей, остающихся в одиночестве.
Вольготная жизнь на зоне Тарану не светила, о чем с удовольствием сообщил ему «кум», зачитав отрицательный ответ на ходатайство о переводе в лагерь общего или хотя бы строгого режима. Значит, весь немалый срок придется тянуть здесь, в «крытке», без кислорода и надежды на побег. Не сегодня-завтра переведут Тарана из «осужденки» в камеру постоянных сидельцев, а там и «тубик» не за горами. Не будет гроба, не будет слез, сгноит на шконке туберкулез.
А как же Наташка? Ее посадили на иглу, и вряд ли она сумеет спрыгнуть самостоятельно. Кто удержит ее от попыток самоубийства? Кто поквитается с ее обидчиками, если Таран выйдет из тюряги чахлым доходягой? Сколько ему тогда будет лет? Даже считать не хочется. Будущее покрыто туманом, о недавнем прошлом вспоминать тошно, а день сегодняшний едва не завершился крупными неприятностями. Если бы не Шестипалый…
Известная, даже легендарная личность. Видеть Шестипалого Тарану не доводилось, а вот баек о нем наслушался с избытком. Как же может быть иначе, если этот вор в законе «держит» тюрьму, обладая властью куда большей, чем граждане начальники со сворами надзирателей и охранников. Необычное погоняло получил он за сверхъестественную ловкость рук, проявленную в молодости при карманных кражах. Потом были отсидки, во время которых Шестипалый бесстрашно садился играть с лучшими картежными шулерами и обдирал их до нитки, пополняя тем самым воровской общак. К тридцати пяти годам он был коронован и с тех пор достиг невиданных криминальных высот…