– Здравствуйте, Виктор Андреевич, – почтительнопоздоровался краснорожий. И заверил: – Сейчас начнём.

– Вот, Санёк, я тебе человека привёл. Свой вдоску, – отрекомендовал Витька Юркана. – Смотри не обижай, чтобыработой был охвачен.

Сплюнул, закурил сигарету и, не глядя ни на кого, пошёлпрочь. Величественный, как римский триумфатор, и элегантный, как Марлон Брандо.

– Значит, в доску? Ну и хорошо, если не вгробовую, – мрачно пошутил Сан Саныч и тоже посмотрел на Юркана, не тооценивающе, не то равнодушно. – Из бомжей?

– Да нет, из хорошей семьи, – ответилЮркан. – Алиментщик.

– А, – понимающе кивнул Сан Саныч. – Всё злоот баб. – Вытащил из недр контейнера лопату, покачал её в руке иосчастливил Юркана. – Держи.

И послали Юркана на пару с тощим, словно лихорадкойиссушённым «негром» по прозвищу Дюбель рыть утреннюю «яму», то бишь могилу.Каркали вороны, припекало солнышко, лопата, чмокая, нехотя вонзалась вглинистый грунт… Вначале вкалывали молча, однако, скоро убедившись, что Юрканне сачок и не «шланг», Дюбель подобрел, разговорился и стал учить основаммастерства.

– Ты, едрёна мать, штыком-то не тычь, а кромсай.Покосее её, лопату, покосее, и ногой наступай, ногой. Оно конечно, грунт здесьхреновый, глина. Болотина опять-то, сырота…

Потом Юркан опять рыл, подсыпал щебёнку и гравий, грузилнеподъёмные камни. Впрочем, трудовой процесс был здесь организован грамотно,все работали споро и даже с огоньком. Почему так – Юркан понял позже, уже подвечер, когда в негнущиеся пальцы ему вложили хрустящие бумажки. По егоразумению – до хрена. Столько за день в жизни не набомбить!

Однако деньги даром не даются. Вечером, когда ехали встонущем «Икарусе» до Московской, Юркан заснул, словно провалился в омут.Разбуженный Дюбелем, чудом залез в «копейку» и долго смотрел на ключ зажигания,начисто забыв, как с ним поступать. До дому дорулил, что называется, «наавтомате». Вяло поклевал жратвы и снова залёг, вернее, рухнул на диван – уже доутра. А когда проснулся, сразу вспомнил бурлаков, гребцов на галерах иколодников в рудниках. Всё тело ломило, мышцы наотрез отказывались слушаться,на руках взбухли кровью не замеченные вчера болезненные пузыри… В целом чувствобыло такое, будто ночью черти от-мудохали его своими хвостами.

«Это тебе не по чердакам пыль с места на местогонять, – цинично усмехнулся внутренний голос. – Ничего! Поскрипишь,поскрипишь, втянешься. Если кишка не тонка…»

Кишка оказалась не тонка. Через две недели Юркан думатьзабыл о ноющих костях, о кровавых мозолях, о жалости к себе. Знай махалотточенной лопатой, резал грунт по всей науке, преподанной Дюбелем…

Тяжёлая физическая работа и мысли навевала соответствующие –всё больше конкретные и земные. Для праздного философствования как-то неоставалось ни времени, ни энергии. Копай, копай, копай!.. И при этом помни,куда попал, не забывай, что человек смертен. Все ходят под Богом. И не толькопод Тем, Который на небесах, но и под местным, вполне земным. Директор Южногокладбища был самодержцем, повелителем и властелином, он разъезжал на немыслимошикарной машине, он имел деньги и связи, его, как утверждали слухи, дажесильные мира сего за глаза величали по имени-отчеству…

Архангелом же земного Бога состоял Виктор Бородин. ЕгоВеличество Землекоп.

В ведении Бородина состояли контейнеры, тракторы, надгробныекамни, щебень и песок. Собственно, ему принадлежала даже лопата, которойорудовал Юркан. Однако «негры» своего архангела видели редко. Ими распоряжалсякраснорожий Сан Саныч. Ушлый, недоверчивый, прижимистый и злой. За тяжелыйхарактер и увесистый кулак называли его с ненавистью, уважением и опаскойКувалдой.

– Устроил «неграм» день Африки, – с обычнойусмешкой рассказывал Дюбель. Юркану всё ещё требовалось определённое умственноеусилие для перевода его терминологии на привычный язык. – Навёл порядок,закрутил гайки – теперь бомжи с Говниловки и со свалки на пушечный выстрел кнам не подходят!

– А что такое Говниловка? – наивно переспросилЮркан, ибо ни один близлежащий населённый пункт подобного прозвища вроде бы неносил.

Дело происходило тёплым вечером, после «Арарата» и шашлыка,зажаренного на углях. Дюбель, душевно размягчённый отдыхом и сытной едой,рассказал следующее.

Говниловка, она же Бомжестан, она же Гадюшник, возникласразу после основания кладбища, то есть в самом начале семидесятых. Первым, ктопонял всю благодать и всю выгоду от близкого соседства с гигантской Южнойсвалкой и не менее гигантским Южным кладбищем, был некий бомж по кличке Клёвый.В лесном массиве Клёвый с несколькими товарищами вырыли землянку – и зажили тамв своё удовольствие. Свалка в изобилии снабжала их едой, куревом и одеждой,кладбище – водочкой и вином. Потихоньку слух о клёвом житье Клёвого достигЛенинграда. К Южняку потянулись новые поселенцы. Они тоже вырыли землянки,осмотрелись – и кайфовали, пока наступившая зима не выгнала их с насиженныхмест на тёплые городские чердаки и в люки теплоцентралей. С тех пор прошлонемало лет. Говниловка разрослась, превратившись в настоящее поселение. Толькоофициального статуса и не хватало. Южное кладбище являлось для этого поселениятем, что официально называется «городообразующим предприятием». Бомжи находилиздесь даже работу, с их точки зрения очень и очень приличную. Они служили«неграми», пускай и у самых неавторитетных, неуважаемых землекопов. А те, ктоне желал честно трудиться, «промышлял могилами». То бишь подобно птицам Божиимклевал всё, что оставляли на могилах безутешные родственники, – конфеты,печенье, хлеб… И, естественно, водку из гранёных стаканчиков и пластмассовыхстопочек, предназначенных для усопших. Находились и такие, кто, обладая артистическимиспособностями и храня приличие внешнего вида, пристраивался к похороннымпроцессиям, выдавал себя, например, за школьного друга покойного и послепогребения вместе со всеми отправлялся в город на поминки – пожрать на халяву.А повезёт, так и прихватить из квартиры что-нибудь ценное на память о «друге»…Местные легенды красочно повествовали о жутких расправах, время от времениучинявшихся над изобличёнными виртуозами жанра.

Ещё бомжестановцы ходят по грибы, воруют овощи с совхозныхогородов и продают дары природы на перекрёстке Волхонского и Пулковского шоссе.А вот чужаков они не жалуют. Так что на экскурсию в Говниловку лучше не ходить.

А еще Дюбель рассказывал о свалке, чьи гигантские терриконывозвышались по ту сторону Волхонки. У подножия терриконов копошились аборигены,грязные, оборванные, презираемые даже среди бомжей. Мусорное эльдорадо давалоим всё: еду, одежду, курево и жильё. Они не брезговали даже чайками с вороньём– добывали птиц с помощью самодельных луков и пращей.

– Что с них возьмёшь, – говорил Дюбель. –Свалочники.

Юркан слушал его, согласно и презрительно кивая головой, нопотом вдруг спохватывался: а я-то сам до чего нынче дошёл? Я-то сам, а?..«Нет, – трезво возражал внутренний голос. – Ты здесь из-за временныхтрудностей и ни в коем случае не навсегда. Ты сейчас сядешь в собственнуюмашину и поедешь в собственную квартиру. И будешь за своего среди людей, дажене подозревающих о существовании свалочников. И, если тебе вздумается зайти вбогатый магазин с зеркальными витринами и дорогими товарами, тебя оттуда невыкинут. А свалочники чуть не на иловых картах живут, и воняет от нихсоответственно…»