Когда дошло до собственно застолья, Евгений Додиковичбессердечно попытался выставить девушку если не из квартиры, то хотя бы запределы гостиной. Дескать, тут все сугубо свои, так что «не позволите ли вамвыйти вон».

К полному изумлению новоиспечённого майора Грина, заБригитту мгновенно встал горой весь кухонный триумвират. Да так, что вон едване оказался выставлен сам Гринберг. Теперь Бригитта сидела между Фросенькой иБорькой Капустиным – к полному восторгу этого последнего.

Скудин смотрел на них со своего места, и ему было весело исмешно. И даже тот факт, что рядом с ним – там, где могла и должна была бынаходиться Марина, – по-прежнему зияла ледяная пустота, воспринимался чутьглуше, чуть отстранённей обычного. Как привычная боль старого неизлечимогоувечья, сквозь которую, как со временем выясняется, могут-таки просочиться идружба, и добро, и тепло…

Сам Глеб сидел совершенно прежний – огромный, добрый,шириной в дверь. Ел за четверых, говорил мало, больше кивал. Всё как всегда.Однако Скудин уже заметил: после ранения Глеб стал какой-то задумчивый,сосредоточенный, как бы постоянно слушающий то, что другим не дано услышать.При этом он с глубочайшим уважением посматривал на Виринею, и та отвечала емукороткими заговорщицкими взглядами. Грин зеленел от зависти, если их замечал. Амежду тем так смотрят друг на друга вовсе не любовники. Скорее,единомышленники, увлечённые люди, имеющие общую цель. Иван Степанович видывалнечто подобное у Звягинцева в лаборатории, когда там подвигался к успехуочередной судьбоносный эксперимент.

После закусок и горячего не избалованные обжорствоморганизмы потребовали двигательной зарядки. Тем более что на горизонте маячилдесерт – строго засекреченный и оттого требующий подготовки. Женя включилмузыку и чопорно повёл в танце Ксению Ивановну. Глеб, как и следовало ожидать,завладел Виринеей, Борька помчал длинноногую Бригитту, невероятно изящную вспортивном костюме, а Веня Крайчик успел перехватить у Альберта Фросеньку.Скудин воспользовался танцами и подсел к профессору.

– Простите, Лев Поликарпович, не помешаю?

– Да что вы, голубчик, пожалуйста…

Канули в прошлое времена, когда отец Марины и её муж привиде друг друга готовы были хвататься за шпаги. Только теперь до них в полноймере доходил смысл слова «родственники».

– Что с вами, Лев Поликарпович? – негромко спросилИван.

Язык тела был для него важным источником информации, повременам способной даже спасти жизнь. От него и теперь не укрылось: хотьпрофессор был внешне весел и бодр, шутил, улыбался, а у самого вид был такой,словно аккурат вчера ему поставили очень страшный диагноз и он ещё не решил,как с этим быть, как вообще жить дальше.

– Ну… пока ничего особенного не случилось, но к томуидёт, – так же тихо проговорил Звягинцев. – Куратора нам прислали понаучной линии… из Москвы.

Скудин понимающе кивнул.

– Чтобы перед Америкой не оплошать, – горькоусмехаясь, продолжал Лев Поликарпович. – Академика Опарышева… Слышали,может быть?

«Как же, слышал. И даже видел разок. По телевизору…» Тупередачу об успехах отечественной науки Иван смотрел вместе с Мариной. Ему ещёбросилось в глаза, до чего этот Опарышев соответствовал фамилии. Круглый,толстый, белый – и в мощнейших очках. Очки уродливо искажали глаза, но, противожидания, вместо впечатления трогательной беспомощности ощущалась аура хитрогои опасного существа. «Я как-то папу спросила: „Почему ты до сих пор неакадемик?“ – прокомментировала Марина. – А он мне ответил: „Докуда можнобыло дойти умом, я дошёл. А выше – только жопы лизать. Вот как этот…“» – Маринас отвращением кивнула на экран.

Теперь Скудин спрашивал себя, а не было ли в этом Опарышевечего-то от кота-переростка. Например, щелевидных зрачков. «Приедешь – надобудет рассмотреть тебя хорошенько…»

– Пересветов сегодня выпил три рюмки коньяку, два разавыругался матом и удрал на неделю на дачу… – с явной завистью рассказывалмежду тем Лев Поликарпович.

– За свой счёт?

– Ну да, за свой. На больничный… Сказал – всанаторно-профилактических целях. Он же в своей последней статье – в «ВордСайнтифик», ни больше ни меньше, обозвал результаты, представленные Опарышевым,бредом шизофренического больного. И от слов своих отступать не намерен. Самипонимаете, отношения после этого… Ну а у вас как дела?

– Пока никак. – Скудин вздохнул. – Информациюпо американцам доводить будут завтра, с утра пораньше.

Вспомнив о том, что завтра придётся опять спешить предсветлые очи начальства, Иван в тысячу первый раз тоскливо подумал, как это былобы здорово – ходить обычным батальонным где-нибудь в родном Заполярье,желательно там, куда московский Макар телят не гонял. Чтобы ни начальствавысокого, ни показухи казённой, ни всей этой обрыдлой мишуры. Еще слава Тебе,Господи, у нас не столица. Там, говорят, вообще полковники шнурки гладят.Генералам. Субординация и дисциплина голимые, подход и отход от начальства.Тьфу…

– Да положите вы на него, Лев Поликарпович, –вдруг сказал Скудин. – На Опарышева этого. Крестообразно и с прибором. Нуего, не таких видали… Прорвёмся.

Ощутив, что профессору чуть-чуть полегчало, Иван чокнулся сним «Запеканкой» (символически – Звягинцев был за рулём) и перехватилвернувшегося Глеба.

– Ты меня, конечно, извини, – начал он, когдаГринберг уволок кружить Виринею в медленном вальсе. – Знаешь, Глебка,какой-то ты не такой. Я же вижу. Давай колись. Не наводи на мысли. Или организмчего требует? А может, душа?

– Да нет, командир, с организмом все в порядке. –Глеб хмыкнул, воровато оглянулся на Гринберга и… намотал на руку коллекционный,литого серебра поднос. – Видишь? И в душе такая же гармония, можешь несомневаться.

Скудин с интересом ждал продолжения.

– Только вот знаешь… после ранения я… будтопрозрел, – тихо и медленно выговорил Глеб. – Увидел мир… словно сдругого ракурса. Ну, будто кто глаза мне протёр. Мир, он ведь совсем не такой,как нам с детства рисуют… заставляют думать, что это – так, а то – этак. Вобщем, прикинь… как будто ты всю жизнь смотрел на одну грань кирпича и думал,что он плоский. А потом вдруг понял, что граней-то шесть. Хотя на самом деле ихгораздо больше… А ещё, командир, я… как бы тебе сказать… только ты не пугайся…я голоса слышу.

«Так…» – только и подумал Иван.

– Разные, – задумчиво продолжал Глеб. –Мужские, женские, громкие, тихие. Маленькие, вроде наших с тобой. И другие –огромные… Одни вблизи, другие издалека… Ты бы только знал, командир, что ониговорят… Только я пока ещё не всё понимаю. Вот для неё, – Глеб улыбнулся ивзглядом, полным натурального благоговения, указал на Виринею, торжественновносившую с кухни десерт, – для неё уже не существует пределов. Всё видит,всё слышит. И, наверное, всё понимает. Скоро она сосчитает все грани кирпича. Ая… – Глеб подмигнул, лихо пожал плечами и вроде бы даже виноватопотупился, – только учусь.