В устах Гленна это слово звучит странно – обычно он избегает всех этих бесед. Конечно, он тоже входит в состав «Комиссии по жизни Авы», но там всем заправляет Кора, а Гленн, в основном, присутствует как представитель кровного родства.

– О, кое-кто выучил профессиональный жаргон! Кора заставила тебя прочитать все выпуски «Выживания при пожаре»?

Гленн раскатисто смеется.

– Кора порой слегка перебарщивает…

– Слегка?

– Ладно, изрядно перебарщивает, но ты должна понять, что она не смогла… – Он осекается.

Отвернувшись к окну, я пытаюсь побороть охватившее меня чувство вины.

– Не смогла спасти Сару, – продолжает Гленн. – И она никогда не простит себе, если с тобой что-нибудь случится.

Снаружи идет снег. Одинокая белая чайка бесцельно кружит над землей, будто забыв, куда ей нужно лететь. А на горизонте высятся белые пики хребта Уосатч.

Мы останавливаемся на светофоре, и Гленн треплет меня по ноге.

– Как там говорится, малышка? Дай им шанс?

Он смотрит на меня с мольбой во взгляде. Его нос точно такой, как был у мамы. И мне грустно, что это не она везет меня домой, в один из наших обычных дней, где нет места реинтеграции и мозгоправам.

– Ты же знаешь, доктор Лейн хочет лишь помочь тебе.

Доктор Лейн тоже входит в состав Комиссии по моей жизни – в качестве психолога. Она наблюдала меня все те шестьдесят дней, что я пробыла в региональном ожоговом центре. Шестьдесят дней и шестьдесят процентов моего тела было покрыто ожогами. Это не считая почти двух месяцев, которые я провела в искусственной коме, пока врачи спасали то, что от меня осталось.

Доктор Лейн стремилась заманить меня в свою группу поддержки с тех самых пор, как восемь месяцев назад меня выписали из ожогового центра. Я не поддавалась на уговоры – в основном потому, что не хотела ее вновь разочаровать. В группе поддержки все постоянно сыплют воспоминаниями о детских горестях, своих достижениях и поражениях, только меня подобные откровения не привлекают. К тому же суть этой терапии – определить свою боль, проанализировать ее, сунуть под микроскоп.

Зачем мне мучиться еще сильнее?

Забвение не случайно, а ради выживания.

– Было и прошло, – говорю я. – Обмен впечатлениями о пережитом с кучкой таких же уродцев не изменит прошлого.

– Ты не уродец. Знаешь главное правило ковбоя? Если тебя сбросила лошадь…

– Залезь на нее снова, – договариваю я за него поговорку, которую частенько повторяли в нашей семье.

Гленн кивает.

– Если только ты упал не на кактус. Тогда ты некоторое время будешь кататься по земле, воя от боли. И надеюсь, ты помнишь, что это тоже нормально.

Ну да, как будто мой нервный срыв не нарушил бы негласного перемирия, которое установилось между Гленном, Корой и мной в прошлом году. Кора плачет за закрытыми дверями. Гленн забывается в работе. Я тихонько живу в тени Сары.

Мы постоянно изменяем и дополняем наше соглашение, но оно всегда сводится к одному: у каждого из нас свое горе – и говорить об этом не нужно.

На светофоре зажигается зеленый, и Гленн сворачивает налево, в сторону общественного центра. Комиссия сказала свое слово.

– Кстати, а где Кора?

Я-то ожидала увидеть ее с помпонами для чирлидинга в руках и плакатом с надписью «Добро пожаловать на психотерапию!».

– Она хотела приехать, но не смогла – у нее сейчас повторное собеседование на работу. – Гленн отвечает наигранно-веселым тоном, словно пытаясь радоваться тому, что Кора станет управляющей в продуктовом магазине.

– Понятно.

Руки Гленна крепко держат руль, под ногтями въевшаяся грязь – он работает в собственной автомастерской и возвращается домой все позже и позже. А теперь еще и Кора носится с мыслью о работе – мол, ей необходимо новое занятие. Не верю. До того, как я стала жить у них, Кора никогда не работала, однако в их семье все равно были деньги на отпуск, танцевальные лагеря и все, чего хотелось Саре.

Девятнадцать операций положили этому конец. После пожара несколько человек из моего родного города устроили сбор средств для пострадавших, но этих денег было недостаточно. За закрытой дверью спальни Гленн и Кора негромко обсуждают, что лимит по полису исчерпан, и тетя по телефону спорит со страховой о доплатах и франшизах.

Трагедия обходится дорого во всех смыслах.

– Ах да, Кора просила сказать тебе, что в группе поддержки есть девушка из этой же школы. Твоего возраста и все такое.

Типичная Кора. Думает, что дружба решит все мои проблемы. Я согласилась переехать в этот город именно потому, что мне не нужны друзья. Мои прежние друзья смотрели на меня в больнице как на незнакомку. Я ждала, что Хлоя рассмеется или Эмма начнет рассказывать о новом бойфренде, но они лишь пялились на меня, сдерживая слезы. Я поняла, что наши отношения уже не будут прежними. Я слишком отличалась от них и от себя прежней.

После моего переезда они пытались со мной связаться. Особенно усердствовала Хлоя. Но я не отвечала. Никому не надо, чтобы я была рядом, заставляя всех чувствовать себя неловко. Уж лучше так – им не придется иметь дело со мной, и я не буду смотреть на их попытки.

Так что я не ищу новых друзей или новой жизни.

К тому же Сара была моей двоюродной сестрой, моей лучшей подругой с самого детства.

Я выжила. Она умерла.

Конец истории.

– Мне не нужны друзья. Сколько можно говорить? Мне никто не нужен.

Похлопав меня по колену, Гленн снова повторяет, что эта группа может оказаться именно тем, в чем я нуждаюсь. Он улыбается уголком рта, искренне надеясь, что эти встречи исцелят и мое тело, и душу.

Я же надеюсь, что там хотя бы есть закуски и напитки.

Как только я захожу в комнату отдыха общественного центра, тут же попадаю в объятья доктора Лейн.

– Я так рада, что ты пришла!

– Кора и Гленн меня заставили, – уточняю я, чтобы не внушать ей ложных надежд.

Я снова чувствую себя виноватой. Из всех мозгоправов с их кликающими ручками и блокнотами доктор Лейн казалась действительно заинтересованной во мне, и не только во время наших получасовых бесед. Возможно, потому, что сама пережила подобное. При помощи косметики она творит чудеса, поэтому обожженная половина ее лица кажется всего лишь немного огрубевшей. Шрамы слегка стягивают кожу в уголке губ и испещряют руки, а в остальном доктор Лейн выглядит и действует как здоровый человек. У нее двое детей. Муж. И карьера.

Уверена, Кора надеется, что доктор Лейн, подобно фее, осыплет меня своей волшебной восстанавливающей пыльцой.

Я сажусь на один из стульев, выставленных кругом в центре огромного зала с безликой обстановкой, одинаково подходящей как группе жертв пожара, так и игрокам в лото. Кроме меня в этом кольце неловкости лишь двое подростков. Парень-старшеклассник сидит, сложив руки на груди, – одну нормальную, другую в морщинистых шрамах от ожогов, заканчивающуюся культей. Напротив него девушка теребит платье. Если у нее и есть ожоги, их не видно.