— Приехал. Верхом. — Второй голос, низкий и звучный, был Лину не знаком, потому он осторожно заглянул внутрь. Обзор был плохой, но достаточный, что бы разглядеть посреди залы высокую фигуру с заплетенными в косу белоснежными волосами и в белой накидке. С Далтом говорил Собачник собственной персоной, и говорил не слишком почтительно.

— Как и многие, я ехал на Фестиваль в Нодаб — но решил заглянуть по дороге в родные места, — сказал жрец.

— Не прикидывайся дурачком! — Смотритель стукнул палкой по полу. — Ты не заезжал сюда… Не помню даже, сколько лет.

— Десять или около того, — спокойно ответил жрец. — Вы тогда еще чуть не убили нас, после того, как Стефан по доброте своей предложил сломать «Рудокопа». Дело давнее, вот я и захотел узнать, не отросла ли у столь оберегаемой вами статуи третья голова?

Лин невольно улыбнулся воспоминанием. Он, в то время еще мальчишка-послушник, вместе с десятком таких же сорванцов наблюдал происходящее из кустов. Кто-то из спутников знаменитого Арджанского лжеца раскрасил зубы каменного урода светящимися красками. К вечеру любоваться обновленной статуей сбежались все, кто был в резиденции. Смотритель потребовал от Лжеца немедленно убрать безобразие, а тот в свойственной ему манере предложил «убрать все безобразие целиком».

Успокоить впавшего в бешенство Зануду тогда удалось только молодой жрице, сопровождавшей Лжеца. Она же, на всякий случай, поспешно выдворила всю свою компанию — среди которой был и рослый жрец с собакой — за ворота; а статуя так и осталась радовать служителей обновленными клыками.

Еще несколько дней после этого происшествия старшие служители ходили с растерянными лицами: они ожидали от приезда жрецов чего угодно, но не шутовского спектакля. А молодежь, отчищая от въевшейся краски злополучного «Рудокопа», шепотом обменивалась впечатлениями и радовалась нечаянной удаче: простая физическая работа казалась куда лучше скучных проповедей, которые приезжие по традиции — к счастью, сейчас почти забытой — должны были прочитать. Некоторые даже предполагали, что Лжец, отличавшийся непочтительностью к традициям, подстроил скандал специально, чтобы позлить Зануду и поскорее уехать; другие заходили еще дальше и искали в нелепом поведении жрецов скрытый смысл — впрочем, безуспешно…

«Да уж, были времена…» — Лин сдержал смешок.

Тем временем палка смотрителя снова простучала по полу, громыхнул задетый стеллаж: ходил Зануда всегда шумно, мало заботясь, что оказывается у него на пути.

— Попросил бы лучше Лжеца научить тебя врать! — рявкнул он. — А то уши вянут.

— Ты не хуже меня знаешь, что это теперь невозможно, — с печалью в голосе ответил Собачник. — А еще тебе сейчас не нужна правда. Мы оба это понимаем.

— Нахальный мальчишка! Как был, так и остался. — Смотритель снова прошелся по зале. — Забери все это тени! Никак не могу привыкнуть, что Лж… что Стефан отправился к праотцам.

— Не ты один, Уво-гьон, — сказал Собачник.

Лин охотно послушал бы продолжение разговора, но заметил, как скрипнула тяжелая входная дверь хранилища. Он метнулся к ближайшему стеллажу и раскрыл первую попавшуюся книгу, сделав вид, будто чрезвычайно заинтересован ее содержанием. Вовремя: спустя несколько мгновений в сопровождении черного лохматого пса мимо пошаркал архивариус. Краем глаза Лин сумел разглядеть у него в руках бутыль и две кружки, что было уже совсем необычно — смотритель последние годы не прикасался к вину.

Подслушивать далее стало со всей очевидностью невозможно, так что, как только магистр-архивариус с пустыми руками вышел из залы, Лин проследовал за ним к письменному столу.

— Что хотел? — сердито бросил архивариус, плюхаясь в кресло. Лин вполне понимал его недовольство: беготня за выпивкой отродясь не входила в обязанности магистра-архивариуса — почетная должность, все-таки, да и не юнец уже!

— Запиши за мной. — Лин протянул ему книгу.

— Хм. Не думал, что ты таким интересуешься. — Архивариус вытер пыль и переписал название с корешка. — Можешь держать у себя, сколько влезет. Потеряешь — никто и не заметит.

— Спасибо, — Лин быстро покинул хранилище, пока тому не пришло в голову спросить что-нибудь еще, и только на крыльце все-таки посмотрел — что же он все-таки ухватил со стеллажа. Тисненые буквы на маленьком томике гласили: «Трактат о разведении рыбы и другой водной твари», и Лин, всегда недолюбливавший небрежно относящегося к своим обязанностям архивариуса, в данном случае был вынужден мысленно с ним согласиться: вряд ли на это чтиво в ближайшее время появятся другие желающие.

По поводу же всего остального Лин не знал, что и думать: убийство Фарги и неизвестный спаситель, старые орденские склоки, а теперь еще и фамильярничающий с Собачником смотритель Далт — который, насколько было известно Лину, белых жрецов всю жизнь терпеть не мог — все это выглядело странно. И довольно скверно.

Шансов, что осторожный Зануда возьмется помогать беглецам, в любом случае было мало: несмотря на все могущество Ордена, такая помощь сулила бы в будущем большие проблемы. Но происходящее сейчас больше всего походило на какую-то изощренную месть с его стороны. Уво Далт был человеком довольно злопамятным, потому если давно покойный магистр Орто действительно сильно ему насолил — мог и не побрезговать отыграться потомках; во всяком случае, Лину казалось именно так.

А про то, что многих из тех, кого видели с белыми, больше не видел никто и никогда, Лин слышал бессчетное число раз. Человеческие жертвоприношения теням-астши были уделом сектантов и фанатиков, однако у белых жрецов могли найтись свои причины и способы использовать людей…

«Зря я все же не расспросил Бонара подробнее, — подумал он с досадой. — Вдруг он о чем-нибудь, да проболтался бы?»

Лин знал, что недавно в одной из времянок к северу от Валкана после смерти бродяги тени атаковали рабочих-дорожников, и хьор-гвардейцы, направлявшиеся к месту, встретили в городе Собачника и попросили помочь. Тот неохотно согласился, сразу, как только хижину сожгли, распрощался с отрядом — но еще через несколько дней неожиданно объявился в резиденции. Когда-то он — вроде бы — и сам прожил в ней несколько лет. Но никто из старожилов почти ничего о нем не знал. Или по какой-то причине не хотел рассказывать.

Гулко ударил колокол: для большинства служителей в резиденции наступало время вечерней трапезы, а магистру Лину Валбу пора было возвращаться работе — осматривать и помогать загонять по стойлам вернувшихся с пастбища коров. В основном, скотина Ордена была приписана к окрестным деревням, но с некоторых пор смотритель держал небольшое стадо и на территории резиденции.

Коровы были в порядке, но собака раззявы-пастуха повредила лапу, и Лин провозился с ней до сумерек; а к трапезной подошел уже в полной темноте.

* * *

Несмотря на поздний час, спокойно поесть в одиночестве не удалось: не успел Лин зачерпнуть вторую ложку, как в дверях, пьяно пошатываясь, появился магистр Дьяр. И — конечно же! — получив свою порцию, устроился напротив: