«Тогда почему я позволила Вадиму целовать себя сегодня?» — тут же сурово спросила у себя Элла.

А что еще хуже — сама отвечала на его поцелуи, дав ему тем самым надежду, что она готова лечь с ним.

Мигрень не могла служить оправданием тому, что она позволила Вадиму взять себя на руки и отнести в дом. Какие-то физические силы ведь у нее имелись! Плотно прижатая к груди мужчины, Элла могла слышать, как у него бьется сердце. И что самое удивительное — у нее вдруг возникло ощущение, будто она в полной безопасности. Давно она не чувствовала себя такой защищенной.

«В безопасности? В объятиях Вадима?» — переспросила себя Элла.

Нельзя питать подобных иллюзий. Вадим во многом походил на ее отца. Его привлекательная внешность помогала ему разбивать сердца и завоевывать женщин, которых он потом с легкостью бросал. С самого первого момента их встречи здравый смысл подсказывал ей держаться от него подальше.

— Поставь меня, пожалуйста, на пол, — велела она и начала извиваться, однако Вадим вновь проигнорировал ее попытку высвободиться и подошел к двери, ведущей в спальню.

— Где твои таблетки? — спросил он, войдя внутрь.

— В шкафчике у кровати.

Вадим осторожно положил девушку на постель и включил лампу. Элла простонала, когда яркий свет ударил ей в глаза. Головная боль сделалась невыносимой.

Отыскав в ящике лекарство, Вадим приглушил свет и развернул абажур.

— Подожди немного, я принесу воды.

Элла услышала, как он вошел в ванную и, видимо, принялся там осматриваться. Через некоторое время Вадим вернулся со стаканом воды. Взяв у нее из дрожащих рук упаковку, он вытащил две таблетки и положил их ей на ладонь. Лекарство было сильным, и Элла с облегчением подумала о том, что через десять — пятнадцать минут она забудется сном и ее мучения прекратятся.

— Все в порядке. Ты можешь идти. Просто прикрой за собой дверь, — тихим голосом проговорила Элла, откидываясь на подушку.

— Я уйду, как только ты заснешь, — мягко ответил Вадим, и она, расслабившись, закрыла глаза.

Однако через секунду они распахнулись, когда Элла почувствовала прикосновение его рук к своей лодыжке.

— Что ты делаешь?

— Снимаю туфли. — По голосу Вадима было заметно, что он улыбается. — Ты же не собираешься спать в туфлях на шпильках?

Ей оставалось лишь смириться и молиться, чтобы он списал легкую дрожь, возникшую у нее от его прикосновения, на ее головную боль.

— Теперь платье.

— Нет! Ты не будешь раздевать меня!

Она испуганно замотала головой и слегка отползла в сторону, однако Вадим с легкостью перевернул Эллу на бок, чтобы расстегнуть «молнию» на спине.

— Только не говори, что можешь сама снять платье.

Не дождавшись ответа, Вадим продолжил. Ловкость, с которой он все проделал, не удивила Эллу — с его-то опытом сердцееда! Она поняла, что не в состоянии спорить, поэтому позволила ему стянуть с себя платье и с безразличием подумала о том, что нежданный гость увидит ее простое черное белье.

Когда он накрыл ее одеялом и поднялся, Элла все-таки нашла в себе силы, чтобы выразить ему свою благодарность.

— Спасибо, что привез меня домой.

Вадим слегка кивнул.

— И сколько обычно длятся твои мигрени? — спросил он, понимая, что только боль помешала Элле сопротивляться, когда он снимал с нее платье.

— Надеюсь, завтра утром мне уже будет полегче, — отозвалась она сонным голосом.

Видимо, лекарство подействовало, и у нее уже начали слипаться глаза.

— Отлично. А поблагодарить меня ты еще успеешь. За ужином на следующей неделе.

До нее не сразу дошел смысл сказанного, так что, когда Элла открыла глаза, Вадим уже был около двери.

— Я же тебе сказала, что на следующей неделе улетаю в Германию! — крикнула она ему вслед.

Он обернулся и наградил ее одной из своих самых соблазнительных улыбок.

— Ты возвращаешься в выходные. Я узнал у одного из членов оркестра. Так что скоро увидимся.

Элла не знала, воспринимать его слова как обещание или угрозу. Пока она пыталась судорожно найти новую отговорку, Вадим вышел и осторожно прикрыл за собой дверь.

«Абсолютно невыносимый человек», — с раздражением подумала Элла, снова откидываясь на подушку.

Нет, ужинать с ним она не собиралась!

Мигрень окончательно прошла к поездке в Кельн. Элла уже много раз была там, поэтому вместо того, чтобы осматривать с Дженни местные достопримечательности, засела за репетиции. Из-за головной боли она некоторое время не практиковалась и хотела поработать над произведениями, включенными в программу выступления оркестра в Кельне. Концерт прошел с большим успехом и получил в газетах восторженные отзывы, и уже в субботу утром их самолет приземлился в лондонском аэропорту.

— Если бы кто-нибудь меня встречал с таким букетом, — с завистью сказала Дженни, когда они вышли в зал прилета.

Элла проследила за ее взглядом и увидела мужчину с огромным букетом роз. Он что-то спросил у одного из оркестрантов и направился прямо к ним.

Дженни и Элла с удивлением посмотрели друг на друга.

— Элеонора Стаффорд? — уточнил он, подходя к ней, и Элла поняла, что это курьер. — Это для вас.

— Наверное, тут какая-то ошибка, — пробормотала она.

— Смотри, там есть открытка, — сказала Дженни, приходя ей на помощь и забирая у нее скрипку.

Элла неуверенно потянулась за открыткой и раскрыла ее.

С возвращением домой, Элла! Ужин сегодня в 19.00. Я заеду за тобой.

Внизу стояла подпись: «Вадим». Эллу охватили противоречивые чувства.

— Он даже номер телефона не указал, чтобы я смогла позвонить и отказаться, — с раздражением сказала Элла.

Дженни взглянула на нее так, словно засомневалась в ее умственных способностях.

— Отказаться? Зачем тебе отказываться? Тебя приглашает потрясающе красивый, сексуальный и богатый мужчина, который послал тебе огромный букет роз. Какого рожна тебе еще надо? Ясно же, что он тобой увлечен.

— Ничего мне от него не нужно! — проворчала Элла. — Все, что он от меня хочет, — это затащить меня в постель.

— И что в этом такого? Нормальное желание любого настоящего мужчины. — Дженни остановилась и развернулась к подруге. — Ты всегда говорила — еще со школы, — что не собираешься замуж.

— Так оно и есть, — нахмурилась Элла, не понимая, к чему ведет Дженни.

— Теперь ты говоришь, что не хочешь ни с кем заводить романов. Что ты тогда делать-то собираешься? Будешь всю жизнь жить как монашка? И гордиться перед всеми своей девственностью?