Кофе мне понравился.

– Много друзей было у вашего мужа?

– Вы же знаете англичан. Или, по крайней мере, англичан из высшего общества. Хьюго вырос в семье, где собак брали с собой в постель, а детей отправляли в конуру. В семь лет его отослали в закрытую школу. Там он и завел себе друзей на всю жизнь. Остальной мир его не слишком волновал. В том числе и жена.

Я вспомнил фотографию на столе.

– Где он учился?

– В Кембридже, в колледже Святой Троицы. Там же, где и принц Чарльз.

Она улыбнулась с печальной гордостью.

– До того, – уточнил я.

– В Поттерс-Филде. Эту же школу закончили его отец и дед. Хьюго называл ее Итоном для спортсменов, музыкантов и бандитов. Это у него считалось комплиментом.

– А к какой группе он относил себя?

– К спортсменам. Мой муж неплохо играл.

– Как ему жилось в Поттерс-Филде?

– Жестокие учителя, дрянная пища, ледяной душ. Одержимость спортом, травля, много однополого секса. Он всегда говорил, что там прошли лучшие дни его жизни.

– У вашего мужа были связи на стороне?

Она фыркнула.

– Не считая последней, – добавил я.

– Полно.

– С замужними?

– Иногда. Думаете, его убил обманутый муж? Возможно. Но Хьюго предпочитал домработниц. Надо отдать ему должное, от моих подруг он держался подальше. Правда, сомневаюсь, что он делал это из соображений морали. Просто любил поразвлечься в подвальном этаже.

– Я должен связаться с домработницей. Вы сказали моим коллегам, что не знаете, где ее искать.

Наташа разозлилась:

– Эта сучка улетела обратно в Киев! Я же объясняла. Неужели все надо повторять дважды?

– Мистер Бак не ссорился с кем-то из партнеров по бизнесу? Не получал угроз по телефону, электронной почте или в письмах?

Наташа покачала головой. Терпение у нее кончилось, и она вытащила телефон.

– Где вы были с пяти до семи утра в день, когда убили вашего мужа? Мне нужны данные вашей кредитной карты, счета за телефон, ваши компьютеры – ноутбуки, планшеты, обычные – все. И пароли к ним. Вы меня слушаете, миссис Бак?

Она встала.

– Вы и в самом деле хотите знать правду о моем муже?

Мы посмотрели друг другу в глаза.

– Да.

– Хорошо.

Миссис Бак сбросила халат.

Ее руки и ноги были в синяках. На длинных конечностях остались и темные, свежие отметины и более светлые, старые. Все указывало на то, что ее регулярно и методично били, тщательно избегая ударов по лицу.

– Это все муж.

– Миссис Бак…

– Это он преступник. Не я. Когда я схватила тот нож для устриц, Хьюго расхохотался мне в лицо. Он смеялся надо мной, детектив. Но я не желала ему смерти, что бы я тогда ни наговорила.

В глазах у нее наконец появились слезы. Кажется, искренние.

– Я хотела, чтобы он подобрел. Чтобы не изменял мне, перестал унижать меня с другими женщинами, которые слишком бедны и глупы, чтобы ему отказать. Я хотела, чтобы он остановился.

Я встал.

– Пожалуйста, миссис Бак.

– Зовите меня Наташа.

Я поднял халат и накинул ей на плечи. Она обвила руками мой пояс. Наверное, ей хотелось, чтобы кто-то обнял ее. Думаю, что ей просто было одиноко. Наши лица оказались рядом. Щеку согрело ее дыхание, и я почувствовал, как приливает непрошеная кровь.

Потому что я тоже был одинок.

Наконец я отстранился, ударившись голенью о кофейный столик и разбудив собаку.

Наташа грустно улыбнулась, надела халат и затянула пояс на тонкой талии.

– А вы у нас редкой породы, – заметила она, кивая на мою левую руку.

Я как раз взял чашку, и в мягком свете блеснуло обручальное кольцо.

– Женатый мужчина, который любит жену!

– Пейте свой кофе, – ответил я.

* * *

Когда я уходил, консьержа не было, журналистка и фотограф исчезли. Только шофер «Мерседеса» дремал за рулем, надвинув фуражку на глаза. Всех собак увели домой, смеркалось. День кончился слишком быстро.

Я как раз шел к машине, пиная сухие листья и думая о длинных ногах Наташи Бак, когда мне позвонил старший инспектор Мэллори.

– Я-то решил, что вам, как новичку, повезло, – сказал он. – Но у нас тут еще один труп.

Спящий Сохо освещали синие вспышки полицейских сирен. У входа в темный переулок ждал тонированный фургон морга.

Офицеры натягивали ленту, перекрывая Шафтсбери-авеню, и оттесняли толпу зевак.

Трещали и переговаривались рации. Криминалисты надевали белые комбинезоны, а инспекторы Гейн и Уайтстоун уже снимали защитную одежду. Они были в прекрасном расположении духа.

– Хороший труп, – сказал Гейн, темнокожий парень, который брил голову по последней моде и любил приодеться.

Я натянул резиновые перчатки.

– Хороший?

– Плохой труп находят посторонние, – пояснила Уайтстоун. – Например, пьяный, которому приспичило справить нужду. Или хозяин с собакой пройдется по крови, прежде чем она остынет. Не успеешь констатировать смерть, а улики уже пропали.

Уайтстоун была блондинкой лет тридцати пяти в очках с черной оправой. И не догадаешься, что она больше десяти лет занимается расследованием убийств.

– Лучше, если тело находят полицейские, – продолжила она. – С хорошим телом все просто. Никакой лишней работы.

– Сейчас как раз такой случай, – сказал Гейн. – А вы прославились, мистер Вулф. Как вас называли в суде?

– Офицер А.

– Работали в подразделении по борьбе с терроризмом?

Я кивнул:

– Да. В службе наружного наблюдения.

– Наружного наблюдения? – повторил он разочарованно.

Детектив из Отдела убийств считал наружное наблюдение работой второго плана, и я понимал, почему он так думает. Все верно. Ты постоянно где-то околачиваешься, за кем-то следишь, часами смотришь видео с камер, а в Отделе убийств и тяжких преступлений, где работает элита лондонской полиции, не занимаются ничем, кроме угроз убийством, предумышленных и непредумышленных убийств. Однако Гейн говорил таким тоном, будто я всю жизнь торговал жареной картошкой.

– Я слышал, взрывное устройство у того парня все равно не сработало бы. – Он осклабился. – Бедолага неправильно приготовил смесь.

– Да, – ответил я, сгибая пальцы внутри латексных перчаток. – На суде эксперт сказал, что преступник не растворил перекись до правильной концентрации. Кипятил вместо того, чтобы помешивать. Забыл взбить яйца. Может, так оно и было. А может, нас просто хотят подбодрить. Тот, кто готовит бомбу на маминой кухне, наверняка не слишком умен.