– И что вы получили?

– Королевскую медаль.

Гейн чуть не присвистнул.

– Надо же! За исключительную отвагу, мастерство и преданность долгу. – Он рассмеялся. – Повезло, что у него в рюкзаке была бомба. Иначе вам дали бы от двадцати до пожизненного.

– Я рада, что мы работаем вместе, Вулф, – сказала Уайтстоун. – Идите, шеф ждет.

Дальний конец переулка заливал ослепительный свет белых ламп. На земле, возле огромных мусорных корзин, темнели очертания мертвого тела. Рядом неподвижно стоял высокий, худой инспектор Мэллори, напоминавший актера, что ждет своего выхода на сцену. Грязный проулок был разительно не похож на сверкающую башню, где обнаружили Хьюго Бака.

– Я думал, тут новая жертва Рембо, – сказал я.

– Так и есть, – отозвался Мэллори.

У всех боксеров и определенных пород собак – немецких овчарок, например, – есть особенный взгляд. По нему сразу видно, что они знают, как суров этот мир. То же самое читалось в глазах инспектора.

– Новый адрес, тот же почерк, – сказал он. – Взгляните.

Мертвый человек носил тряпье, скорбную одежку бездомных. Шею вспороли, вырвали из нее глотку. Передней части совсем не осталось. И так же, как в прошлый раз, голову с телом соединяли только позвонки. Бездомный из вонючего переулка был неизмеримо далек от банкира, но их убил один и тот же человек. Мэллори был прав.

Даже яркие лампы не могли согреть переулка, и я чувствовал, как холодит ладони, вспотевшие под перчатками. Я включил фонарик, чтобы рассмотреть пространство за пределами освещенного круга. Тонкий луч заскользил по струям артериальной крови, забрызгавшим стены и мусорные баки. Я посмотрел на мертвого бродягу и выключил фонарь.

Металлический, при этом до тошноты живой запах крови смешивался с запахами бензина, еды и выпивки, которыми пропитан лондонский Вест-Энд.

Я старался заглянуть глубже, увидеть за кровью и ужасом то, что когда-то было мужчиной.

Длинные, свалявшиеся космы, почерневшие лохмотья вместо одежды – мучительная дань уличной жизни. Возраст не угадать. Потрепанный бродяга выглядел так, будто прожил лет сто.

– У него на руках наверняка есть следы уколов, – заметил я. – Возможно, и на ногах, и даже между пальцами.

– Но зачем убивать того, кто так старательно убивал себя сам? – отозвался Мэллори.

Рядом с бездомным валялись жалкие пожитки – набитый вещами пакет для мусора, перевязанный эластичной лентой, вязаная шапочка, полная монет. И музыкальный инструмент – тонкая трубка из черного дерева с хитросплетением серебристых кнопок и клапанов.

– Кларнет? – спросил я.

– Маловат для кларнета, – ответил старший инспектор. – Это гобой.

– Вот неблагодарная публика, – вставил один из криминалистов, но никто не засмеялся.

Мэллори внимательно оглядел окровавленную грудь человека, нетронутую мелочь, музыкальный инструмент и с неподдельной грустью покачал головой.

– Похоже, на улице он жил давно, – сказал я. – В Сохо много и наркоманов, и тех, кто уже завязал. Однако бездомные редко убивают друг друга.

– Верно, – произнес Мэллори. – Все проблемы от тех, у кого есть крыша над головой.

Я огляделся. Кругом белыми призраками бродили сотрудники отдела. Занятые привычной работой, они не спеша собирали окурки и нитки, отпечатки пальцев и образцы крови. Кто-то делал наброски, фотограф взялся за видеокамеру. На бугристом асфальте, как всегда, желтели маленькие маркеры с цифрами, и люди осторожно ступали между ними, словно ученые, что ходят на цыпочках среди последствий ядерного взрыва. Дальше, в праздничном сверкании синих мигалок, офицеры сдерживали толпу посторонних, а те, вооружившись мобильниками, записывали все на видео.

– Они думают, мы здесь «Отверженных» снимаем, – вздохнул Мэллори. – Странное место, вы не находите?

Я поднял голову. В самом деле. Это был не совсем переулок, скорее – щель между стенами двух великих старых театров, что стоят на Шафтсбери-авеню. На другом конце, над головами зевак, сверкало огнями самое сердце города: белый неон театральных подъездов, красные с золотом вывески Чайнатауна.

– И никто не слышал ни звука, – сказал Мэллори, будто прочел мои мысли.

– Перерезали трахею, а без дыхательного горла кричать невозможно.

Полиция оттеснила толпу на другую сторону улицы, и люди недовольно зашумели. Они вытягивали шеи, поднимали повыше телефоны.

– Избавь нас бог от глупцов с умной техникой, – пробормотал старший инспектор.

Криминалисты начали ставить тент, чтобы скрыть от публики место преступления и спасти тысячи мельчайших улик от непогоды. Мэллори посветил фонариком на шапку с мелочью, потом на гобой.

– Какой героиновый наркоман будет играть на гобое? – спросил он.

Я подумал:

– Тот, у кого были средства и привилегии. Раз в неделю к нему приходил учитель музыки, уроки продолжались годами. Тот, у кого всегда хватало денег.

Мэллори провел большой пятерней по лысине и поправил на сломанном носу круглые очки.

– А может, инструмент он просто стащил? – Секундная пауза. – Впрочем, вряд ли. Вы, наверное, правы. Когда-то, давным-давно, у него было все.

Вспышка фотокамеры осветила ту часть стены, которой не достигал свет ламп. Среди кровавых брызг я увидел спутанные линии граффити. Мне бросилось в глаза одно слово. Я шагнул ближе, приглядываясь, хотя уже знал, что там написано:

СВИНЬЯ

Вдалеке, за оцеплением и натянутой лентой, светились холодные звездочки мобильников. Зевак теснили назад, но их место занимали новые. Люди напирали на офицеров, возбуждение росло, и белые огоньки телефонов горели, точно волчьи глаза зимой.

К нам подошла женщина-криминалист с ноутбуком.

– Хороший труп, сэр, – сказала она Мэллори, сняв маску.

– Свидетелей нет, оружия нет, – ответил тот. – Ни видеозаписи, ни отпечатков. Личность жертвы не установлена. Видал я и получше.

* * *

Утром я позаботился о дочке и собаке, а затем поехал на Сэвил-Роу, 27, – в Центральное полицейское управление Вест-Энда.

Оно расположено в современном здании, перед которым стоит старый синий полицейский фонарь. Увидев такой, представляешь, как Шерлок Холмс охотится на Потрошителя в лондонском тумане.

Сэвил-Роу знаменита двумя вещами. Здесь работают лучшие портные мира, а на крыше дома номер три «Битлз» сыграли свой последний концерт. Кстати, привлекли внимание местной полиции. Правда, офицеры любили музыку, а потому разрешили битлам доиграть. В Управлении вам обязательно об этом расскажут.

С тройным эспрессо в руке я поднялся на верхний этаж, в Первый отдел, или Отдел серьезных инцидентов, – центр, откуда руководят расследованием убийств. Это помещение с множеством смежных комнат и компьютером на каждом столе. Сейчас в нем не было никого, кроме старшего инспектора Мэллори. Он стоял, держа картонный стаканчик с чаем, и отрешенно смотрел на чистую белую доску на стене.