Вполне вероятно, что меня просто дорога вымотала. Густав давно не путешествовал в такую даль, а мне было неимоверно скучно. Вокруг было однообразие, холод, грязь и тоска. Даже наши разговоры с принцем приелись.

К счастью в Брно, где мы немного задержались, проходила ярмарка. Огромная, шумная и красочная. Я не растерялся, и нашел, куда пристроить свои ткани. Скорее всего, дешевле, чем они реально стоили, но точно дороже того, что мне предлагали в Падуе. Да и вообще… того, что даром досталось — не жаль. Зато теперь не таскаться с громоздким и тяжелым багажом. А в Праге все равно не стоило их продавать, поскольку там я буду выступать в роли принца, а значит, торговать мне невместно.

Иезуиты, правда, пытались намекнуть, что мне вообще о торговле думать неприлично, но я сделал вид, что не понял. Орденцы все равно на меня обижены. Еще с Падуи, когда я свое имущество, почему-то, распродал, а не пожертвовал им, любимым. Даже Густав внутри бормотал, что это, дескать, не по-христиански. А я не понимаю, почему должен чувствовать себя виноватым за то, что взял свои же вещи.

— Я не лишил иезуитов последнего куска хлеба, — отмахнулся я от принца. — Они ради тебя не очень-то жертвовали.

— Но как-то это… мелочно, — морщился Густав.

— Ничего себе мелочно! Ты забыл, какую я сумму выручил за наше барахло?! Может, давай все нищим раздадим? И пойдем в Краков, как ты хотел — в рубище и пешком?

Густав, предсказуемо, разыгрывать из себя бродягу не захотел. Одно дело — читать про духовные подвиги, и совсем другое — их совершать. Пребывание в дороге и общение с людьми вернуло принца на грешную землю. Довольно быстро, кстати, поскольку он сам никогда много средств не имел. И одно дело — вещи, а другое — живые деньги. Которые, кстати, Густаву не терпелось потратить.

К его неудовольствию, одежду мы пошли покупать совсем не ту, какую ему хотелось. Никаких модных шляп, укороченных плащей и кружев. На фига мне сейчас парадный наряд? И какие могут быть кружева, когда зима на носу?

Утепленные штаны, убогой вязки шерстяная кофта с длинным рукавом (плащ на меху стоил слишком дорого), вязаное нечто (издалека похожее на носки), немного войлока в стельки и широкий шарф, который, если что, мог послужить и капюшоном. Ну и рукавицы, конечно же, поскольку держать в руках поводья в минус 20 будет невесело. А если еще и в сопровождении ветерка — привет, обморожение.

Густав вздохнул, но противиться не стал. Он, как никак, несколько лет жил в Польше, и вполне представлял, какие там могут быть морозы. Хотя, конечно, желание «въехать в город на белом коне» никуда не пропало. Ну, могу только посочувствовать. Если уж к принцу приставлены иезуиты, борьба за корону для него в принципе не может хорошо закончится.

Да и какая борьба? Ни денег, ни связей при дворе, ни знаний, чем живет этот самый двор, не говоря уж о народе. Бесперспективно. Густав чужак в родной стране. И если у Ордена на него есть планы, то неизвестно, какие именно.

Поэтому я демонстрировал смирение, послушание и разочарование в жизни. К счастью, брат Агостино, который довольно хорошо знал Густава, остался в солнечной Италии, так что я мог импровизировать. И во время душеспасительных разговоров раз за разом повторять, что корона мне не нужна. Что я мечтаю о тихой и скромной жизни ученого.

И, на мой взгляд, получалось удачно. Иезуиты не проявляли ко мне особого интереса. Настолько, что спокойно отпустили меня с другой миссией, двигавшейся в сторону Бланко-Свитави. По всей видимости, я достоверно разыграл накрывшее меня благочестие и желание познакомиться с владением оломоуцких епископов.

— Я стал бы священником, если бы не стремился в университет, — мечтательно вздохнул Густав после посещения нами очередной святыни. (Свой имидж благочестивого паломника надо было отрабатывать).

— Ну да. Так тебя и отпустили. Монахом ты сможешь стать только тогда, когда это будет политически выгодно. Или отвечающие за тебя люди поймут, что в любом другом качестве ты все равно для них бесперспективен.

В монастырь он захотел! Гляньте на него. Жизни еще толком не видел, а уже желает от нее отречься. Работать надо. Работать! Не в том я положении, чтобы вести праздную жизнь молодого повесы. Густаву через несколько месяцев двадцатник стукнет! А он такой несамостоятельный…

А говорят еще, раньше люди быстрее взрослели! Смотря кто. И где. В данном случае на слабый характер ведомого человека наложилось воспитание иезуитов, которые подобное поведение поощряли. И понять их можно. Зачем им самостоятельный, независимый принц? Как срулит куда-нибудь, и разгребай потом последствия. В первую очередь — политические.

Я иезуитов вполне понимал, и старался не светиться. И так показал себя не с лучшей (по их мнению) стороны, когда вещи свои продавал. Но о моем катастрофическом безденежье они знали. Так что, будем надеяться, сделают на это скидку.

Впрочем, через некоторое время, рядом со мной не осталось никого, кто знал бы меня в Падуе. Так что было проще. Благодаря иезуитам, у меня было письмо, позволяющее мне останавливаться на ночлег в монастырях. Ну а то, что попутчики менялись — это предсказуемо. Слишком я маршрут выбрал нестандартный. Из Бланско-Свитави направился в Клодзко, а оттуда в Бреслау (который Вроцлав). Ну а в Сьрода-Слёнска, куда я изначально стремился, я вообще въезжал в одиночестве.

Нужный дом я нашел только на второй день. И это еще было хорошо, поскольку искал я по воспоминаниям моего старшего коллеги, которого в свое время привлекли к расследованию громкого дела. Шутка ли, огромное количество ценностей растащили! Граждан тогда сам министр культуры призывал вернуть исторические ценности. Поляки, предсказуемо, продемонстрировали ему народную индейскую избу.

Понятное дело, в 1587 у дома были хозяева. И не больно-то они рвались продавать собственное жилище. Но я уже готов был ввязаться в авантюру, а потому, постепенно повышая ставки, предложил им сумму, от которой они просто не смогли отказаться.

Разумеется, у меня таких денег не было. Но я внес задаток за пребывание в доме в течение двух дней. Дескать, посмотреть еще надо, действительно ли мне все подходит. И хозяева, довольные сделкой, быстро оставили меня одного. Ну а я, подперев двери от незваных гостей, и пользуясь шумом на улице, начал долбить стену в наиболее перспективном месте.

Поиски затянулись. Я долбил с упорством дятла, но потратил больше трех часов прежде, чем что-то нашел. С одной стороны — три часа это не три года. Некоторые десятилетиями сокровища ищут. Но меня захватил азарт кладоискателя, и мечталось мне чуть ли не при первом же ударе открыть, как минимум, дверь в сокровищницу.

Через пару часов напряженного труда пыл иссяк, и я уже держался чисто на упрямстве. Несмотря на уроки фехтования, тело у Густава было не слишком тренированным. Дыхалки не хватало. Хотя, конечно, никто и не ждет, что дуэль будет часами продолжаться. Там, наоборот, надо сконцентрироваться, ускориться, и решить дело несколькими ударами.